Lady de Montmorency
Шрифт:
Слова на пожелтевшем листе подтверждали то, чего он боялся и что уже начал подозревать. Генрих… ребёнок, которого он называл своим сыном, был плодом чужой любви. И хотя внутри него всё кипело от ярости и унижения, Аурелиан сохранял внешнее спокойствие. Его лицо оставалось непроницаемым, словно каменная маска. Он знал, что спешка может привести к ошибке. Нужно было выжидать, собирать доказательства, готовиться к тому, чтобы обрушить правду на Мари в самый подходящий момент.
Он сжал письмо в руке так сильно, что его края
Тем временем в своих покоях Мари укрыла Генриха мягким одеялом и осталась сидеть рядом, глядя, как он спокойно спит. Его дыхание было ровным, безмятежным, словно весь мир для него был безопасным. Она проводила пальцами по его щеке, пытаясь ощутить хотя бы крупицу того покоя, который излучал её сын.
Тишину комнаты нарушил едва слышный скрип двери. Мари вздрогнула и обернулась. На пороге, в полутьме, стоял Фридрих. Его лицо было скрыто в тени, но глаза блестели, отражая свет ночника. В его взгляде были боль и любовь, смешанные в мучительной гармонии.
— Ты не должен быть здесь, — прошептала она, стараясь, чтобы её голос не дрогнул. Она боялась разбудить сына и ещё больше боялась собственного сердца.
— Я знаю, — ответил он тихо, его голос был наполнен мягкостью и горечью. Он медленно подошёл к кровати и, сев на край, осторожно взял в руку маленькую ладошку Генриха.
Мари наблюдала за ним, и ком в горле мешал ей дышать. Она видела, как его пальцы бережно касаются руки мальчика, как его взгляд становился мягче, пока он смотрел на спящего сына. В этой сцене было столько любви, что её сердце, казалось, разрывалось на части.
— Так подрос, — сказал Фридрих, улыбнувшись, но его улыбка быстро угасла. — Он похож на тебя…
— Фридрих, пожалуйста, не надо. Это ничего не изменит.
Он посмотрел на неё, и его глаза были полны боли.
— Разве ты не понимаешь, Мари? Я не могу просто смотреть на него и притворяться, что он не мой.
— Ты должен, — ответила она, её голос дрожал. — Ради него. Ради его будущего.
Фридрих закрыл глаза, пытаясь подавить чувства, которые переполняли его.
— Мне больно. Каждый раз, когда я вижу его, я чувствую, что теряю часть себя. Ты просишь меня забыть его, забыть тебя. Но это невозможно.
Мари с трудом сдерживала слёзы.
— Ты думаешь, мне легко? Каждый раз, когда я смотрю на него, я вижу тебя.
Фридрих потянулся к ней, но она отступила, вставая с кровати.
— Фридрих, ты должен уйти. Это всё, что я могу попросить у тебя.
Он посмотрел на неё ещё раз, потом на сына, спящего в постели. Ему было больно, как будто он терял всё самое дорогое.
— Я не могу жить без вас… Я ждал два чертовых года. И вот теперь, когда передо мной спит родной сын, которого я не видел два года, ты просишь меня уйти?
Он поднялся, медленно и осторожно, словно боясь разбудить этот хрупкий мир. Его пальцы скользнули
Сделав шаг назад, он ещё раз оглядел их. Её лицо, бледное от долгих сомнений, её плечи, хрупкие, но сильные, и сына, в котором был весь его мир. Каждый из них был частью его, и оставить их сейчас казалось невыносимым, но необходимым.
Он повернулся к двери, его шаги были мягкими, почти бесшумными, но в каждом из них звучала невидимая тяжесть. Его рука коснулась дверной рамы, задержалась там на мгновение, как будто он хотел оставить свой след. Это была только одна ночь, он знал. Один раз он уйдёт, но лишь для того, чтобы снова найти дорогу к ним.
Фридрих исчез в тени коридоров, оставив за собой пространство, наполненное невыразимой тишиной. Но в его сердце горело твёрдое обещание. Он уйдёт сейчас, но не навсегда. Он никогда больше не оставит их. Даже если весь мир будет против, он найдет путь обратно.
Но только он не знал, что через несколько минут мир рухнет окончательно. В руках Аурелиана было письмо, и в его глазах уже горел огонь мести.
Ночь медленно уступала место рассвету, и первые бледные лучи пробивались сквозь тяжёлые шторы. Мари спала на краю кровати, её ладонь покоилась на плече маленького Генриха. Её сон был чутким, полным тревожных образов, но он всё же был её единственным убежищем в эти часы.
Резкий звук открывшейся двери нарушил хрупкий покой. Мари вздрогнула и мгновенно проснулась. Она поднялась, её взгляд упал на тёмные фигуры у порога. Двое стражников в кожаной форме стояли неподвижно, их лица были бесстрастными, словно высеченными из камня.
— Что происходит? — прошептала она, но ответа не последовало.
Один из мужчин сделал шаг вперёд и протянул руку. В ней не было угрозы, только холодная решимость.
Мари вскочила с постели, её взгляд метнулся к Генриху, который продолжал спать, прижав к себе уголок одеяла.
— Объясните, что вы делаете? — её голос стал твёрже, но дрожал от страха.
Стражники молчали. Они подошли ближе, а затем, не дожидаясь её сопротивления, схватили её за руки. Она попыталась вырваться, но их железные пальцы были беспощадны.
— Подождите! — в отчаянии прошептала она, но её слова утонули в глухом звуке шагов.
Мари бросила взгляд на Генриха. Его лицо было спокойным, невинным, он ничего не подозревал. Она чувствовала, как сердце разрывается на части, но она не закричала — не могла позволить себе разбудить его.
Её потащили к двери, не давая времени на прощание. Тяжёлый плащ стражников задел кровать, но Генрих даже не пошевелился. Дверь за ними закрылась с глухим скрипом, оставив мальчика в безмятежном сне, который не ведал о мраке, поглотившем его мать.