Лаг отсчитывает мили (сборник)
Шрифт:
Посмеивались на лодке: у старшины Поторочина одна привязанность — дизель. Заведите с ним разговор на любую тему, все равно в конце концов речь сведется к дизелю. В кубрике на базе у него целая библиотека — и учебники, и какие-то мудреные технические книги, и папки с вырезками из газет и журналов. Если он в романе найдет хоть несколько страниц о дизелях и дизелистах, то постарается и эту книгу приобрести.
Ганюшкин, чтобы задобрить старшину, зачастил к нему за книгами. Выбирал все посерьезнее. Затея кончилась конфузом. Стал старшина
— Эх, какой вы еще зеленый, Ганюшкин! Что правый отличительный огонь. Кого вы хотели обмануть?
После ужина моряки не вернулись на лодку. Сегодня — день увольнения. Матросы прихорашивались, как женихи. Поторочин особенно придирчиво осматривал каждого. Даже свежесть носовых платков проверил.
Угрюмый Ганюшкин — ему сегодня во время приборки снова влетело от старшины за небрежно протертые цилиндровые крышки — потянул Виктора за рукав и шепнул:
— Не могу больше. Знаешь, и напьюсь я сегодня!
— Да ты что?
— Эх! — только и ответил матрос, отчаянно махнув рукой.
Уже у ворот городка их нагнал озабоченный старшина.
— Товарищ Ганюшкин! — остановил он матроса. — Скажите, у вас нет свободных денег? Решил спиннинг купить, а денег не хватает. Одолжите. Завтра верну.
Разве откажешь старшине? Полез Ганюшкин в карман, достал деньги.
— Вот, у меня все тут.
— Хорошо. Давайте рассчитаем. В кино собираетесь? С девушкой, наверное. Значит, рубль. Ну еще полтинник на прочие расходы. Хватит? Вот держите. А остальные шесть рублей — за мной. Большое спасибо, что выручили.
Ганюшкину ничего не оставалось, как буркнуть: «Ничего не стоит». А старшина уже отводил в сторону Смолина.
— У меня просьба к вам. Не оставляйте Ганюшкина. Вы знаете, что у него в голове часто шарики из обоймы выпадают. Жалко, если на неприятность налетит.
Угрюмый, неразговорчивый шел Ганюшкин. А Виктор поглядывал на него и думал о Поторочине. И впервые проскользнула мысль: а ведь он, пожалуй, и не такой уж сухарь.
Друзья побродили по парку, посмотрели фильм. Ганюшкин понемногу повеселел. На обратном пути в казарму он предложил:
— Слушай, время еще есть, пойдем к морю.
Было уже поздно, но солнце в этих краях летом долго держится на небе. В его бледном, негреющем свете рябила гладь бухты. У небольшого причала стоял рыбачий вельбот. В разговорах матросы не заметили, как подошли к самому причалу.
— Ганюшкин! Смолин! — неожиданно услышали они знакомый голос. Они увидели старшину. В полосатой, с закатанными выше локтя рукавами тельняшке, он стоял в вельботе, вытирая ветошью запачканные руки. Рядом склонилась над двигателем девушка в ватнике и синем платочке. Выбившийся локон падал ей на лицо, и она то и дело откидывала его локтем, так как ладони были вымазаны маслом.
— Ну, Зина, — теперь старшина обращался уже к ней, — в порядке твоя машина.
Девушка
— Спасибо, Коля!
«Коля» — как это не подходит для сурового старшины Поторочина. А почему не подходит? Только сейчас Виктор подумал о том, что ведь старшина совсем молод, всего года на полтора старше его.
А Ганюшкин — ох уж этот Ганюшкин! — стоит, ухмыляется:
— Что-то у вас, Зинаида Ивановна, мотор стал часто киснуть.
Старый рыбак, сидевший на носу вельбота, вступился за девушку:
— Это ты зря, сынок. В море теперь у нашей Зинуши мотор как часы работает. Председатель поговаривает, что не мешало бы премировать вашего Николая Иваныча. Ведь он всех наших мотористов подтянул. А еще поговаривает Исидор Трофимыч, — старик подмигнул девушке и пригладил седые прокуренные усы, — не мешало бы такого молодца навсегда заполучить в наш колхоз. Ты уж постарайся, Зинуша.
— Да будет тебе, Савельич! — вспыхнула девушка.
И старшина покраснел. Может быть, потому и поспешил запрятать свое лицо, натягивая на плечи аккуратно выутюженную фланелевку.
По пути в казарму Поторочин протянул Ганюшкину деньги:
— Возьмите мой долг. Не понадобились. Не попал я сегодня в магазин. А вам советую деньги в сберкассе хранить. Глядишь, к отпуску порядочная сумма накопится, родным подарки привезете.
Через несколько дней лодка вышла в море. Шумом и дрожью заполнился дизельный отсек. Воздух стал сизым и горьковатым от паров масла. Смолин тяжело переносил тесноту и духоту отсека. Терялось ощущение времени: не видя солнца, трудно определить, день ли сейчас или ночь. Вахта, отдых, снова вахта. Старшина был, как всегда, требовательным и строгим, придирчивым к каждой мелочи.
— Плохо вы любите свой корабль, — сказал он как-то Ганюшкину, когда тот опять допустил ошибку. — Да и себя мало уважаете. А нужно так служить, чтобы память о себе оставить, чтобы не прошла бесследно ваша служба на корабле.
— Ох, тяжело с таким, — сетовал Ганюшкин. — Никогда на него не угодишь.
Ночью всплыли, чтобы подзарядить батареи. Кончилось спокойное житье. В океане бушевал шторм. Все сильнее раскачивало корабль. Смолин сидел на корточках один в своем трюме, уцепившись обеими руками за выступ картера дизеля, чтобы не упасть. Его все больше укачивало. Мутилось в глазах, не хватало воздуха.
В это время на миг остановили двигатели, и матрос над самой своей головой услышал хрипловатый голос старшины:
— Ганюшкин, а почему вы здесь? Ведь до вашей вахты еще полтора часа.
— Товарищ старшина. — Ганюшкин переминался с ноги на ногу, отчего звенели листы настила. — Надо подменить Смолина. Он качки не выносит.
Смолин задохнулся от душевной теплоты, которую разбудили в нем эти слова. Вот какой, оказывается, человек этот, егоза Сашка! Но тут, как водой из пробоины, стеганули слова старшины: