Лахезис
Шрифт:
— Что там у вас случилось в школе, Костя? — спросил дядя Петя, вертя в руках печенье. — Что за делегация приходила? Мне Вера Семеновна так и не смогла объяснить толком. Какая-то чушь про пистолет…
Я еще был полон гордости за свою находчивость и героическое поведение и в красках начал рассказывать про свой утренний подвиг во имя дружбы. Дядя Петя слушал, не перебивал, только вроде как хмыкнул, услышав про журналиста Николая Федоровича. Когда я дошел до Гришкиного решения арестовать отца и сдать в милицию, дядя Петя покраснел, покосился в сторону моего бати и стал просто сверлить меня взглядом. Когда же он услышал, как отнял у Гришки пистолет и мощным ударом поверг сына на пол, лицо его стало
— Понятно, — еле сдерживаясь сказал он, когда рассказ окончился. — Теперь все понятно.
Он сжал кулак. Печенье с хрустом рассыпалось в пыль. Дядя Петя медленно стряхнул пыль на пол, встал и пошел к двери, даже не попрощавшись с батей. На выходе он оглянулся и посмотрел на меня. Вот это и было как если бы слово «ненависть» поместили в рамку и выставили в музее с пояснительной надписью: меня до этого никто никогда не ненавидел, но я сразу понял, что этот взрослый и очень страшный человек — мой самый лютый и смертельный враг на всю жизнь.
Много лет, до того самого дня, как мне довелось везти остывшее тело дяди Пети в кузове грузовика среди гнилых капустных листьев, я со страхом ждал, что эта его ненависть ко мне вдруг проявится и нанесет неожиданный удар, а ничего подобного так и не происходило. Не считать же за такой удар неприятную историю, приключившуюся вскоре после этих событий, за день до Нового года.
В этот раз наш общий день рождения мы должны были отмечать у Фролыча. Я купил ему отличный подарок — старый немецкий каталог марок, выпущенных в обращение с начала века до 1920 года. Помню, как я уговорил старика-филателиста в магазинчике на Школьной улице подождать, пока я сбегаю домой за деньгами, как клянчил у матери недостающую сумму и как, отчаявшись, закричал:
— Ты так со мной разговариваешь, как будто деньги — это все!
Мама смилостивилась, деньги дала, но объяснила нравоучительно:
— Деньги — это не все, но без денег нельзя.
А за день до Нового года Фролыч вызвал меня на лестницу и сказал, глядя в сторону:
— Знаешь, Костян, ты лучше не приходи. Тут такая история… папа говорит, чтобы ноги твоей у нас не было. Он на тебя здорово зол, просто зубами скрипит, когда о тебе речь заходит. Говорит, что если ты придешь, то он тебя собственноручно выкинет за дверь и сбросит с лестницы. Ты только не обижайся, ладно?
Мне было так обидно, что и передать невозможно. Это значило не только, что я на день рождения к Фролычу не приду, но что и ко мне никто не придет, потому что наш день рождения мы всегда отмечали вместе, и ребята все будут у него, а меня там не будет и у меня никого не будет. Я от обиды этой даже про подарок свой забыл и вспомнил про него только на утро после дня рождения, когда их домработница Настя позвонила к нам в дверь и передала мне синее блюдце с куском торта «Наполеон».
Я очень обрадовался — не торту, конечно, хотя он у Насти всегда получался особенно вкусным, — а тому, что все у нас с Фролычем остается по-старому, тут же вручил ей свой подарок и стал уплетать торт. Потом вымыл блюдце, вытер насухо полотенцем и пошел было отдавать, но тут как раз к нам позвонили. Я открыл дверь. На пороге стоял Фролыч. В руках у него был разодранный на несколько частей каталог. Еще я успел заметить, что дверь в их квартиру приоткрыта.
— Мне такой подарок не нужен, — сказал Фролыч каким-то деревянным голосом, — мне в доме вообще фашистские книги не нужны, забери обратно…
Он стал совать каталог мне в руки, но я не успел взять, и обрывки разлетелись по лестничной площадке, а Фролыч повернулся и исчез за дверью.
Про покойников не принято плохо говорить, но папаша у Фролыча был редкостным гадом. Заставить родного сына такое сделать — это что-то.
Но мы про это никогда
Орленок Эд и роль внешности в истории
Ни одного зеркала в халупе нету, ни в ванной, ни в другом каком месте. А я привык к опасной бритве, она у меня острая и очень дорогая. Только вот без зеркала побриться ей никак не получается, без зеркала даже горло себе толком не перережешь, потому что на ощупь такие серьезные дела не делаются. Можно бриться, глядясь в экран компьютера, но это то еще бритье. Я, однако, стараюсь за собой следить, потому что борода у меня растет не как у всех людей, а отвратительными на вид разноцветными пучками, и из-за этого я становлюсь похожим на какого-то юродивого бомжа. Что Бесик подумает, обнаружив меня в таком кошмарном обличье, мне наплевать и растереть, ему деньги заплачены не для того, чтобы он думал, а чтобы меня отсюда вытаскивал. Но вот вчера я услышал, что кто-то у входной двери возится, я сразу же компьютер на паузу поставил, метнулся в сортир и заперся там.
Смешно, да?
Если бы это те, кому по должности положено, шуршали, их бы допотопная защелка на сортирной двери не остановила. Выволокли бы за милую душу, прямо из сортира и во двор, там уже съемочные группы со всех федеральных каналов в полной боеготовности, и появлюсь я в новостных выпусках в облике юродивого бомжа.
Да я и говорил уже, что сюда они войти не посмеют — это будет нарушение конвенции. Если они каким-нибудь образом и пронюхают, как и что мы с Бесиком затеваем, то подстерегать меня могут где угодно, но никак не вламываться сюда.
А ведь если подстерегут, то хана. С паспортом на чужое имя мне не отвертеться. Может, в этом и был сокровенный смысл их набега на квартиру в Перове? Пугануть меня, толкнуть на противоправные действия и взять тепленького…
Тем более надо себя на всякий случай соблюдать в порядке: неопрятных нерях никто не уважает. Вот, к примеру, комбриг Григорий Иванович Котовский, тезка одной из моих фишек, сидел в мрачном царском каземате, но ежедневно делал зарядку, обливался холодной водой и не только бороду брил ежедневно, но еще и голову. Из-за этого его все уважали, даже тюремщики.
Внешность вообще для успеха в жизни имеет колоссальное значение. Урод может добиться успеха, только если обладает колоссальной жизненной энергетикой. Вот Гитлер, например, ну точно не красавец, а ведь всю Европу под себя подмял. Или царь даков Аттила, просто бочонок на кривых ножках, да еще горбатый и с рахитичной головой, но не зря его бичом Господним именовали.
Вот бы мне такую фишку как Аттила — так ведь нельзя. Если я хочу, конечно, чтобы в этой игре все было как в реальной жизни, потому что появление настоящего пассионария внесет в моделируемую компьютером действительность такие изменения, что весь мой замысел к чертовой матери полетит. Поэтому мне такие фишки нужны, которые бы ни на что ровным счетом не влияли, а лишь росли и развивались незаметно для окружающих, оказываясь в нужное время в нужном месте. Это как в рассказе американского фантаста Рея Брэдбери, где человек отправляется в прошлое, чтобы застрелить динозавра, но именно такого, который минут через пять после выстрела и сам должен будет помереть. Если все сделать по правилам, то человек динозавра застрелит, вернется обратно в будущее и ничего вокруг него не изменится, — только ему самому будет приятно, что он успешно поохотился на эдакое чудище.