Лакуна

Кингсолвер Барбара

27 АВГУСТА

Убийственные кошмары настигают даже днем; воспоминания встают перед глазами. Как можно вытравить из памяти кровь друга? Однако у других получается. Возвращаются на родину с войны, смиряются и живут дальше как ни в чем не бывало, словно это все равно что доехать до библиотеки на хейвудском автобусе. Не зная ни накатывающей паники, ни унижения, когда выбегаешь из библиотеки без книги с непокрытой головой или снова прячешься, согнувшись в три погибели, за стопками газет, глядя, как кровь растекается по кленовым половицам.

В один из дней на прошлой неделе даже в спальне не было покоя: шатались стены, а сквозь окно сверлило

свирепым взглядом затянутое тучами небо. Миссис Браун решила, что это грипп. Принесла наверх поднос с чаем и гренками.

Сегодня преодолел сто десять метров до лавки на углу; считал каждый шаг. Мимо по улице медленно проехал автомобиль: это был «бьюик». У газетного киоска окликнули две женщины, сказали, что поклонницы. Одна как раз возвращалась с рынка; в руках у нее был букет гладиолусов в бумажном кульке. Она не хотела никого обидеть; обычная молодая хозяйка, которая несет домой цветы к какому-нибудь празднику. Не Джексон Морнард, по пятам преследовавший Фриду в Париже с цветами в руках: любой дурак поймет разницу. Но каждый, кто возвысился, добился славы, привлекает тех, кто подрежет его под корень. И это тоже знает любой дурак.

Каждый день удается добраться до дверей. Сегодня даже вышел на улицу. Но она вела к мосту через пропасть. Шедшая впереди мать сбросила туфли с ремешками и ступила на доски над бурным потоком. Не ходи за мной. Жди здесь. Краснобрюхий паучок спрятался в дырку в доске. В каждой щели может прятаться что-то такое.

Возможно, миссис Браун знает больше, чем говорит. Сегодня подняла глаза от стола и взглянула поверх очков на своего жалкого, связанного по рукам и ногам начальника, который стоял у дверей и смотрел на улицу. «Они не кусаются», — заметила она. Но дело не в девицах в полуботинках, а в тех событиях, что начались ранее и сейчас близятся к концу, в посетителе, которого должны были прогнать в три шеи, но не прогнали. В стоящем на пороге человеке с шляпой в руках и ледорубом под плащом.

2 СЕНТЯБРЯ

От Фриды ни строчки; наверное, все еще сердится. Диего тоже молчит; не прислал даже упрека за украденный кодекс. Хотя этого как раз следовало ожидать: он забывал отвечать на письма, даже когда возглавлял комитет корреспонденции Льва. Мир летит вперед, словно поезд, в передних вагонах которого едут люди вроде Фриды и Диего, а все остальные стоят на задней площадке и вздрагивают от грохота.

Из тех, кого уже нет рядом, больше всех не хватает Фриды. Не сказать чтобы она искренне меня любила. Разве что по-своему; так кошка играет с мышкой.

3 СЕНТЯБРЯ

Вот почему не хватает Фриды: ей можно было писать письма. Кто еще так радовался моим новостям, как она? Сосед Ромул. Теперь вот сестра по имени Партения.

— Не обращайте внимания, это моя сестра Партения Гойнс, — проронила сегодня миссис Браун, не отрывая взгляда от страницы, которую печатала. — Я смотрю, ее муж Отти тоже там. И кто-то из племянников.

Я только что сообщил ей, что кучка каких-то цыган доехала до конца Монтфорд-авеню и разбила лагерь во дворе перед домом. И очень огорчился, узнав, что это всего-навсего родственники миссис Браун, которые спустились в город с поросших «чертовыми деревьями» склонов гор. Такая экспедиция предпринимается два раза в год, «между Пасхой и Троицей и на День труда», чтобы купить ткани и проконтролировать «нравственное развитие» сестры Вайолет. Поездка занимает почти весь день, хотя живут они всего в нескольких милях отсюда в сторону горы Митчелл. Но дорога «ужасно отвратительна».

Они прибыли около полудня на «форде-Т», который выглядел древнее Господа

Бога и грозил вот-вот развалиться. Сидевший за рулем мужчина открыл дверь, чтобы вытянуть ноги, и показалась борода, которая доходила до пряжки его ремня. На заднем сиденье ютились старообразная женщина и кучка ерзавших мальчишек, похожих на молодых бычков. Они просидели в машине несколько часов, пока жара не заставила их спрятаться в тени растущего перед домой клена. К дверям даже не подошли. Миссис Браун пояснила, что они, скорее всего, собираются отвезти ее обратно в пансион миссис Битл и ждут, пока она закончит работу.

— Может, пригласить их в дом?

— Они не пойдут.

— Ну тогда идите к ним.

— Я еще не закончила. Их ничуть не затруднит подождать.

— Несколько часов? — Я выглянул из-за занавески. — Быть может, они съездят по делам, а потом вернутся, чтобы не тратить попусту время?

— Мистер Шеперд, будь у них деньги или другие ценности, они бы уж точно не стали их тратить. А времени у них в избытке. Пусть распоряжаются им как заблагорассудится.

Догадавшись, что они, вероятно, приехали посмотреть, как поживает и где работает сестра Вайолет, я настоял, чтобы их позвали в дом. В конце концов старшая сестра приняла приглашение, а мужчины остались курить трубки снаружи. Миссис Браун представила нас друг другу и попросила дать ей несколько минут, чтобы закончить недельную работу. Ну и сестра Партения! Странное создание, рассматривавшее гостиную с неменьшим любопытством, чем Колумб индейцев на острове Эспаньола. Уселась на стул, сжав колени и сложив руки на груди. В бесформенном платье до пят; на голове — черный платок. Перед таким крестьянским нарядом даже Фрида оказалась бы бессильна. От чая отказалась, причем довольно резко, как будто привыкла, что незнакомцы так и норовят ее отравить. Мы сидели друг напротив друга в тягостном молчании.

Наконец прозвучал вопрос:

— Чьих вы?

— Прошу прощения?

— Кто ваши родные?

— Мои родители уже умерли. У меня нет семьи.

Она медленно переваривала эту новость, как змея — свою добычу, а потом поинтересовалась:

— Сколько же вам?

— Тридцать.

За этим последовал целый ряд вопросов; каждый следующий терпеливо ждал своей очереди, чтобы наконец поплевать на ладони и, потирая руки, занять свое место.

— Вайолет говорит, вы из Мексики?

— Я там жил. Но родился неподалеку от Вашингтона. Моя мать мексиканка. Ее отец вел дела с американским правительством; так она познакомилась с моим отцом. Она была еще очень молода, и семья не признала ее брак.

Стоп. Хватит заполнять паузы болтовней, точно радиоведущий. Едва ли Партению это интересует.

— Ясно. — Молчание. — Что же заставило вас сняться с места?

Хороший вопрос. Перевести разговор на ее семью оказалось нелегко, но в конце концов Партения уступила и высказала интересное мнение о стремлении сестры Вайолет к самосовершенствованию: «Наша мать читала книги. Мы считаем, что от этого она заболела туберкулезом».

Повисло долгое молчание.

— Вайолет такая же.

Опять тишина.

— Вся наша семья в здравом рассудке. И только Вайолет забрала себе в голову эти бредни и выучилас. — Она сказала «выучилас», не смягчая конечную согласную; упрощенный вариант причудливого произношения ее сестры, лишенный блеска, который речь миссис Браун приобрела за двадцать лет конторской работы. — Мы боялис, что она кончит как та сумасшедшая. Женщина-врач, которая родилас в нашем городе.

— Элизабет Блекуэлл?

— Она самая. Вайолет прочла книгу о ней. Мать боялас, что она сбежит и выучится на лекаря.