Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце
Шрифт:
– Мы не будем кушать без папы, - ставит ультиматум Ксюша. Покосившись на нее, я удивленно изгибаю бровь и осуждающе качаю головой. А малышка Воскресенская не теряется – воинственно вздергивает подбородок.
Шах и мат, значит? Однако я еще не готова сдавать эту партию.
– Мы обязательно оставим ему порцию и десерт, - говорю ласково, но убедительно. А в ответ на свою улыбку получаю два хмурых взгляда. – Девочки, я уверена, что и раньше ваш папа задерживался на работе. Наверняка вы с няней не раз ужинали без него. В чем сейчас
Упираю руки в бока, грозно прищуриваюсь и пытаюсь выдержать нашу зрительную схватку. Но что я могу противопоставить милым сморщенным личикам, покрытым веснушками? При виде них уголки губ сами ползут вверх. С трудом сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться.
– Ланьше у папы не было мамы, - важно заявляет Маша и поднимает указательный пальчик. Грозит мне им укоризненно, словно я элементарных вещей не понимаю.
– Воть и-именно, - мягко тянет Ксюша. – А мама должна ждать папу с работы, - поучает меня.
– И вкусно его колмить, - добавляет ее сестренка.
Опешив, смотрю на них обеих и никак не могу отогнать от себя образ Константина. Вижу его в этих крошках, слышу его интонации, замечаю его черты и мимику. И уже не так остро реагирую на болезненное «мама», к которому подсознательно начинаю привыкать.
– Это вам кто сказал? Папа? – приседаю к малышкам. И заранее знаю ответ.
Вместо привычной горечи душу захлестывает злость. Какой же Воскресенский циничный, бесчувственный мужчина! Мало того что у самого целая ферма тараканов в голове и непомерно раздутое эго, так он еще свои идеалы детям транслирует. Разумом я понимаю, что их воспитание меня не касается, но непослушней язык лезет впереди здравых мыслей.
– Знаете, лапочки, мама ничего не должна папе. Как и он ей, - упрямо выпаливаю. Надо бы подавить свой вздорный характер, однако он рвется в бой. А тылы ему прикрывают обостренное чувство справедливости и вечные ценности. – Семья должна быть построена на любви и доверии, - заключаю мягче.
– Ты нас любишь? – дети синхронно наклоняют головы набок.
Я должна почуять подвох, но они настолько очаровательные, что мигом усыпляют мою бдительность. И я, будто под сильнейшим гипнозом, расплываюсь в блаженной улыбке.
– Конечно, - выдаю, не задумываясь. – Вы такие милые! – по очереди щелкаю их по вздернутым носикам. – Разве вас можно не любить?
– И папа нас любит, - размышляют они дальше. – Мы - семья, - довольно подводит итог Маша и вспыхивает, как огонек.
– Готовь ужин, - тоном Воскресенского приказывает Ксюша. – Мама, - уточняет чуть тише.
Собирается сбежать из кухни, утащив за собой сестру. Но я останавливаю обеих. Беру их за ручки и спокойно произношу:
– Во-первых, готовить мы будем вместе, - усмехаюсь, видя, как загораются их глазки. И тут же гаснут, когда я произношу жестокие, но честные слова: - Во-вторых, солнышки, я ваша няня. Няня Вера, а не мама, - заканчиваю виновато, будто прошу у них прощения за то, что не я их
– Тебе жалко, что ли? – возмущенно топает ножкой Маша. В то время как ее сестра молча надувает губы.
Кажется, через пару секунд опять «включится сирена». Как тогда, возле кафе. Если громкость будет на том же уровне, то в холл обязательно ворвется охранник, который и так неотрывно следит за нами. Он недавно здесь работает, я не видела его на празднике. Чересчур бдительный. Видимо, Воскресенский нагрузил беднягу инструкциями и приказал звонить ему в экстренных случаях. Вот мужчина и ждет удобного момента, чтобы выслужиться.
Однако жалоба в первый рабочий день – это последнее, что мне нужно. Поэтому обнимаю малышек, успокаивающе шикаю на них и поглаживаю по кудрявым макушкам.
– По поводу ужина я предлагаю вам компромисс, - говорю деловито. И наблюдаю, как вытягиваются их лица.
– Ком… крыс? – кривится Ксюша и начинает размахивать руками.
– Сюлплиз? – хлопает в ладоши Маша, по-своему услышав неизвестное слово. Вот кто в этой семье оптимист! У позитивной малышки стакан всегда будет наполовину полон.
– Договор, - подбираю другую формулировку. – Договоримся так, - делаю паузу, обдумывая следующую фразу. С дочками юриста надо быть на чеку. – Мы с вами пока что не спеша замесим тесто и поставим запеканку в духовку. Пока она будет готовиться, пройдет время. Если папа успеет к ужину, то сядем все вместе. Если нет, то сам виноват. Будет наказан, - бросаю в шутку.
– Папу накажем? – округляют глаза двойняшки. И хитро ухмыляются. По скачущим на дне их зрачков синим и зеленым чертикам я понимаю, что идея пришлась им по душе.
– Ну да, - подтверждаю, надеясь, что грозный Воскресенский никогда не узнает о нашем договоре. – Нечего опаздывать, - подмигиваю им.
Сестренки охотно кивают, дают мне пять, после чего я, наконец, поднимаюсь на ноги, разминая затекшую спину.
– Все, за дело, мои маленькие помощницы, - открываю ящики кухонного шкафа, изучая их содержимое. Придется быстро привыкать к новому месту труда. – Держите фартуки, - даю им упакованные передники, которые нахожу на одной из полок. Сама надеваю свой поварской. И вздыхаю с тоской, опустив взгляд на логотип.
Каким бы хамом ни был Воскресенский, но он – моя единственная надежда. И я очень благодарна ему за помощь. Мало того, что согласился вникнуть в детали сложного дела, так еще прямо сейчас разбирается с машиной и вещами. Для него это лишняя морока, которой не было в условиях нашей «сделки». Я должна ценить это, но, видимо, настолько закрылась и очерствела, что выделяю в мужчинах только отрицательные черты, игнорируя все хорошее.
Поморщившись от пронзительного укола вины, я плетусь к столу, чтобы отобрать ингредиенты для запеканки, а остальные спрятать в холодильник. До ночи, когда я заступлю во «вторую смену» и буду выполнять заказы «Сладкой жизни».