Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце
Шрифт:
Оставив меня биться в предсмертных конвульсиях, возвращается к готовке. Ставит сотейник на плиту. Вливает и насыпает туда какие-то ингредиенты. Будто варит зелье.
Не иначе как колдует. Рыжеволосая ведьма.
– Совесть - это атавизм. Говорят, для того чтобы стать хорошим адвокатом, надо убить в себе ее, - произношу безэмоционально, осматривая продукты на столе. Вера развела на кухне бардак, но такая ерунда давно меня не злит. Малышки приучили относиться ко всему философски, иначе я бы свихнулся за эти четыре года.
– Что ж… - Вера вдруг замирает, опустив ладони на столешницу и наклонившись.
И умолкает, погружаясь в свои мысли. Я тоже не выдаю ни слова. Зацепившись взглядом за бутылку коньяка на столе, поднимаюсь к посудному шкафу. Беру стакан и, плеснув в него немного алкоголя, кручу в руках. Прохаживаюсь по кухне, пока не останавливаюсь рядом с Верой, окутанной дымкой ванили.
Упираюсь бедром в край столешницы и ощущаю на себе испытывающий взгляд. Боковым зрением замечаю, как Вера приближается ко мне. Подходит вплотную.
– Мешаю? – вскидываю голову. Встречаюсь с сине-зелеными озерами, всматриваюсь в нахмуренные черты лица, замечаю несколько кудряшек, выбившихся из-под коричневой повязки, при помощи которой Вера убрала волосы перед готовкой.
– Немного, - нагло кивает и, подавшись вперед, забирает у меня стакан.
– Вы если хотите сказать мне что-то, давайте честно и прямо, - припечатывает меня хлесткой фразой.
Пока я пребываю в ступоре, она взбалтывает коньяк, подносит стакан к свету, доливает в него еще немного из бутылки. Прищуривается, оценивая уровень, и потом выливает содержимое в сотейник.
– Есть, - машинально соглашаюсь. Но очередной взгляд-выстрел возвращает меня в реальность. – Точнее, спросить. Зачем Пономарев тебя преследует, Вера? Вечером его машина опять мелькала в твоем дворе.
Пытаюсь сглотнуть ком в горле, но ощущаю стягивающую сухость, от которой приходится закашляться. Осознаю, что едва не выдал себя. Ведь я не должен знать, как выглядит Пономарев и на каком автомобиле ездит. Однако Вера так поглощена работой, что упускает мою оговорку.
– Он хочет, чтобы я дальше занималась кафе и… - поворачивается к плите, чтобы избежать зрительного контакта с мной.
– Чтобы я вернулась к нему. Готов даже беременную любовницу выгнать, - качает головой и понуро опускает плечи. – Правда, предварительно ребенка у нее отобрать. В качестве трофея. Потому что я не смогла ему родить, - признается неожиданно.
Мысленно записываю этот факт на подкорку памяти, отчаянно стараясь подавить в себе эмоции. Но тщетно. Они накатывают волнами и душат, потому что я подсознательно провожу параллель со своим прошлым. Болезненные воспоминания немного дезориентируют. И я понимаю, что Пономарев – жалкий слабак, если решил пойти легким путем, заделав ребенка на стороне. Очередное свидетельство того, что с его стороны не было никакой любви. Лишь желание обладать и собственнические чувства. Что он и продолжает демонстрировать Вере.
– А ты что думаешь? Ты уверена, что все кончено? – прощупываю почву, за что получаю разрушающую лавину негатива от нее. – Перед тем, как развести супругов, им не зря дают время на примирение, - резонно отмечаю, но мое уточнение выглядит как попытка оправдаться.
–
Очередная зарубка делается в моем измученном сознании. Вера гордая и принципиальная. Наверняка эти качества мешают ей в жизни, но… я солгу, если скажу, что они мне не нравятся. Наоборот, очень импонируют. Хотя когда-нибудь могут сыграть против меня же. Ведь если она узнает, кто в действительности представлял на суде Пономарева, то совершенно точно откажется от моей помощи. Даже несмотря на то, что рискует таким образом потерять все. Встанет в позу и упрется рогами. Не переубедить.
В свою очередь, я чем ближе общаюсь с Верой, тем сильнее хочу разобраться во всех тонкостях развода. И помочь ей. Это не совсем правильно и абсолютно нелогично. Я сам себя подставляю, но почему-то не могу иначе.
– А что же любовь? – ухмыляюсь, продолжая провоцировать рыжую бестию.
– Всепрощающая и слепая...
– Чем сильнее любовь, тем легче ее превратить в разрушающую ненависть, - с огоньком в глазах перебивает меня.
– А вот назад пути уже нет. Не повернуть процесс вспять.
Не вовремя я вспоминаю о Даше. С ней все произошло именно так, как описывает Вера. От теплых, искренних чувств, которые я когда-то к ней испытывал, не осталось и следа. На смену им пришли тьма и злость.
Вера чертовски права. У нас с ней во многом совпадают мысли и взгляды на жизнь.
Но самое главное – я верю ее словам. И, наверное, только сейчас избавляюсь от последних сомнений и принимаю окончательное решение.
– Мужа я тебе возвращать и не собираюсь, а вот кафе – вполне реально, - чеканю по слогам, пока Вера застывает, внимая каждому моему слову.
– Я обещаю тебе, что это все… - небрежно взмахиваю рукой в сторону шикарных эклеров, приготовленных в «полевых условиях». Виновато указываю на неприспособленную для Веры кухню. – Все это временно. Потерпи. Скоро опять будешь работать в своем кафе.
Касаюсь ее хрупкого плеча. Невесомо. Кончиками пальцев. Провожу по тонкой руке вниз. И одергиваю ладонь.
– Константин Юрьевич, я… - она осекается, подбирая слова.
– Вы… - шумно вбирает ртом воздух. И, будто переступив через свою гордость, выдает на одном выдохе: - Я очень вам благодарна. Правда. Простите, я порой бываю чересчур прямолинейной и резкой.
– В этом мы похожи, - усмехаюсь и ловлю ее ответную улыбку. – Так что тоже извини, если в чем-то был груб. И если можно, поменьше официоза, когда мы дома. Я от него в фирме дико устал. Можно на «ты», по имени. Да хоть «Эй», лишь бы я понимал, что ты обращаешься ко мне.
– Постараюсь, - обещает неуверенно. Шепотом. И возвращается к своим эклерам, будто прячется от меня в работе.
Чтобы не смущать ее и не мешать, я покидаю кухню. А в голове по кирпичикам выстраивается план и все пазлы складываются в единую картину. С портретом посередине, где изображена одна мерзкая морда, которая в неоплатном долгу передо мной – и сыграет решающую роль во всем этом спектакле.
Глава 23
Несколько дней спустя