Лапти
Шрифт:
— Не пил я! — крикнул председатель.
— Пи-ил, — ласково урезонил его Гришка. — Данила вон все знает. Правда, Данила?
— Правды! — донесся смешливый голос вестового.
— И закупщик?
— И он!
Тогда закупщик вспыхнул, рукой отчаянно махнул:
— Ну, коль так — пущай. Теперь мой черед слову начнется.
И собрание уже к закупщику:
— Крой теперь ты, дядя Тимоха!
— И буду крыть, только слушайте. Начнем свой ход от ситца. Где он? На полках гниет, никто не берет. А почему? Потому, граждане, что мы этот ситец взяли у соседнего кооператива с приплатой большой. Они в город за ним ездили,
— Врешь! — подскочил председатель.
— Вру, да денег не беру. А ты врешь — больно много берешь. Вот разъяснение еще у меня одно есть. Все, что ль, говорить?
А народ неистово орал:
— Крой, крой!!!
Закупщик, размахивая руками, продолжал:
— Мне что? Он, Гришан-то, про меня все выложил без запаса, а я и про запас малую толику оставил. Так вот: Лобачеву как-то приспичило… в городе товару не дали, он к ним: «Так и так. Светлых — пятак, темных — гривенник Ладно?..» — «Давай!» Ну, дело осеннее, хлеб есть, свадьбы пошли, только рви. И въехал гражданам этот ситец в шесть гривен за метр. Вы-то думали «расценка», а тут вон куды! Вот и сочтите, сколько темных. Двадцать кусков по пятьдесят метров. А прочие товары?.. Керосин, деготь, лопаты… Кто про это знает?.. А документы Лобачеву, как представителю кооператива, на закупку в свою лавку товаров из губсоюза? Говорить, что ль?
— Говори-и-и!.. — просило собрание.
Закупщик обернулся к приказчику и председателю:
— Ну?
Те махнули рукой в отчаянии.
И до полуночи «крыл» закупщик под радостный гогот народа кооперативное правление, до полуночи распутывали клубок черных дел, за фисташки концом прицепленный.
На другой день были назначены перевыборы правления кооператива. Утром комсомольцы, делегатки и члены совета собрались к Прасковье в избенку на совещание. Больше всех горячилась Дарья. Ее брала злоба на то, что она была в ревизионной комиссии и все-таки не могла открыть тех проделок, о которых вчера узнало все село. Еще больше горячилась Прасковья. Ее злило другое: она догадывалась, что клубок, распутанный вчера на собрании, концами своими уходит не только в карманы правленцев, а и еще куда-то дальше, в губернский город.
— Я виновата во всем! — хмуро говорила Прасковья.
Ей возражала Дарья:
— Ты, Пашка, ни при чем. Всего-то работаешь с месяц, да и то они тебя к работе вплотную не допускали.
— Компания у них круто затерта, — подтвердил Ефрем. — Мошенник на мошеннике сидит и Лобачевым погоняет. Эта лиса прикинется христосиком, умаслит, уговорит, а сам в карман глядит. Небось помните, как он во время выборов тогда метался и подговаривал идти против комсомольцев. Таки добился своего — ни одного комсомольца не пропустили.
Прасковья не соглашалась с Дарьей. Всплескивая руками, удивлялась:
— Вы только подумайте, какие мы ротозеи. Как мы допустили, что у них у всех снюшка вышла? Куда мы глядели, на кого глаза пялили?..
Фомина и Петька переглянулись.
— Да, дело совсем худое, — сказала Фомина. — И тут не ремонт-починка нужна, как сказал Ефрем, а впору все сызнова начинать. В самом деле, где пайщики, кто они?.. Больше всего богатеи. Бедноты нет… Много придется поработать новому правлению. И нам тут теперь долго болтать не стоит, надо намечать кандидатов и проводить их дружнее. Перед голосованием выступлю я, от комсомола — Ефимка, а Прасковья расскажет, как ей приходилось работать.
— Обозлена я страсть как! Боюсь, ничего не скажу.
— Знаю, куда метишь, — подмигнула Дарья.
Прасковья сердито ответила Дарье:
— Коль знаешь, молчи.
— Про Лобачева не забудь, — напомнил кто-то.
Фомина нахмурила брови.
— С этим гражданином держи ухо вострее. Я уже слышала, что он хочет собрать к себе все старое правление. Он что-то готовит и мобилизует свои силы.
Петька подхватил:
— Как же ему не мобилизовать? Ведь наш кооператив был его поставщиком. Он через него брал удостоверения и в городе получал товары в кредит.
— Борьба будет крепкая, держаться надо дружнее, — продолжала Фомина. — Этот гнилой корень следует вырвать. Нужно только начало, а начало мы положим. Обязательно надо организовать у вас ячейку партии. Иначе вся работа из рук вывалится. Совет наш, прямо говорю, слабоват, а про комитет взаимопомощи тошно думать. А все оттого, что нет партийного руководства, твердой линии нет. Комсомолу одному трудно бороться, делегатки еще слабы. Хотя и то, что сделано, все-таки хорошо, но этого мало.
Дарья, всплеснув руками, перебила:
— Досада берет, бабоньки! Затеяли мы дело, как вот испекем только его, с сырцой как бы не вышло. У людей вон выходит. Намедни делегатка из Сиротина приезжала, рассказывала, как у них коллектив организовали коммунисты, для девок курсы по шитью открыли и еще что-то, а ясли второе лето работают, и фершала достали себе. А мы что? Мы только раскачиваемся. Надо нам ячейку.
Аксютка сидела на подмарье, держала в руках Ваньку. За Аксюткой — Гришка. Он все время не сводил глаз с Фоминой и следил за ее движениями, что-то шептал.
Фомина села и стала набрасывать список кандидатов в новое правление. Включили в список и Прасковью, но она упорно стала отказываться, ссылаясь на ребятишек, на хозяйство, а больше всего на то, что не справится с работой.
— На меня же и будут брехать. Я уж лучше дома буду управляться, а туда вон Петьку берите. Ему все равно.
Петька погрозился на мать.
— Брось, мамка, не канителься. Сумеем и дома управиться и там работать. А брехать мы никому не дадим. Мы этим горлопанам наступим на язык.
Аксютка на Петьку напустилась:
— Ты сам пропадаешь по целым дням и мамку за собой тянешь. Ишь ты какой! А кто с Ванькой сидеть будет? Все я да я. Не ходи, мамка, не слушай его.
Тут-то высунулся из-за Аксютки Гришка. Он, подражая Фоминой, поднял указательный палец, громко произнес:
— Иди, мамка, не слушайся никого. Без ячейки толку нет!
— Ах ты, озорник, — удивилась мать. — Вон тетка, она тебя…
— Чего?..
— К отцу отвезет.