Ларс II
Шрифт:
— Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? — спросил я, пряча улыбку.
— Например, было бы интересно узнать, кого ты умудрился так сильно обидеть?
— Не понял, — я развел руками.
— Стрелок, который в тебя стрелял, покончил с собой, когда понял, что не сможет убежать. Мы его окружили и предложили сдаться. А он просто взял кинжал и с размаху воткнул его себе в сердце. И главное попал ровно так, чтобы не зацепить ребра. Он был мастером своего дела. Более того, — Эса прошла и села возле моего ложа, — его лук и другие предметы были очень высокого качества. Я такого мастерства исполнения не видела.
Мы с Метиком переглянулись. Это покушение
Я вкратце рассказал о том, что мне передал Буривой о Мезиславе и Гунульфе. Пересказал небольшие выдержки из беседы с Карнатом о каганате, понтифике и патриархе. Эстрид, кажется, поняла размах нарисовавшейся проблемы.
— Так вот в чем причина похода на Царьград? Ты с первого дня нашей встречи знал о том, что византийский патриарх будет вмешиваться в твою политику?
— Ты слишком высокого мнения обо мне, Эса, — улыбаясь, произнес я, — Еще не ясно кто именно из этой тройки виноват в покушении на мою жизнь. Это во-первых. Во-вторых, о наличии таких врагов я узнал только в Киеве.
— От кого? Кто тебе такие сведения передал?
— Рано или поздно я тебе и это расскажу, а пока удовлетворись тем, что источник — доверенный.
— Раз ты так доверяешь этому источнику, — ревниво произнесла воительница, — значит, будем надеяться на то, что тебя не ввели в заблуждение.
— Источник надежный, — я позволил себе полуулыбку.
Девушка сидела боком ко мне. Я, в положении полулежа, поглядывал на профиль Эстрид. Тонкие, аристократичные черты лица не портил появившийся недавно шрам. Из-за ран на левой части головы пришлось отстричь волосы. Эса, не мудрствуя, обрила виски симметрично. Теперь у нее оригинальная прическа, которая только придавала ей еще больше индивидуальности. Она так и не прекратила носить облегающую одежду. Изредка она носила платья, думаю, только ради того, чтобы обратить на себя внимание Гора. Сейчас же она сидела в мужских штанах, закинув ногу на ногу, выгодно подчеркивающих красивые силуэты девушки. Даже Метик, который, как он сам признался как-то, не рассматривал Эсу, как женщину, нет-нет да посматривал на ее точеные ножки.
Эдик хмыкнул, видимо, сам себя поймал на той же мысли, о которой думал и я.
— Что? — Эса изогнула бровь.
— Эм… Да я подумал, — глаза Метика забегали, — я подумал, что надо как-то обозначить наших противников, дать им имена, — вывернулся Эдик.
Я, сдерживая смех, заметил чуть покрасневшее лицо лекаря.
— А чего думать? Каган, патриарх и понтифик — это пешки в руках Первого игрока, мы союзничаем со Вторым игроком. Ну, собственно, мы — Третий игрок.
— Главное, чтобы мы не ошиблись и не стали пешками Второго игрока, — задумчиво протянула Эса.
А ведь она права. Карнат ведь может сыграть мной втемную. Кто сказал, что после устранения власти Рима, Царьграда и Итиля, меня не выкинут с шахматной доски? Для того, чтобы такого не было нужно стать не только Игроком, но и быть тем, чье устранение повлечет за собой изменение будущего в худшую сторону. А как это сделать? Надо думать.
У входа в шатер послышалось агакание Аги. Ходот приоткрыл полог, убедился в моем добром здравии и кивнул кому-то за своей спиной. В мою берлогу ввалились все мои командиры. Аршак, Ходот, Василько, Куляба,
Я вышел из шатра и сел на подведенного коня. Наша кавалькада, состоящая из командиров, направилась в сторону тела лучника. Я показывался на глаза армии якобы для осмотра неудачника-убийцы. Всюду слышались радостные возгласы о здравии царя. Приятно, если пожелания были от сердца.
Подъехав к телу стрелка, я не заметил в нем ничего необычного. Обычный средневековый воин в хороших кожаных доспехах. Лицо только было гладко выбритым и смуглым. Это выделялось особенно сильно на фоне окружающих меня бледнолицых бородачей. Только кочевники, угры и печенеги, были с похожим цветом кожи, но они имели чуть раскосые глаза, в отличие от несостоявшегося убийцы.
Стрелок был полураздетым. Все вещи, обнаруженные при нем, лежали рядом. Я соскочил с коня и подошел ближе, чтобы рассмотреть личную утварь умершего. Эса говорила, что вещи стрелка были качественными и дорогими. Поножи и наручи были из добротной толстой кожи. Метательные ножи выглядели простыми, но качество металла было великолепным. Даже Эстрид заинтересовалась ими. Кинжал, которым неудачник-убийца убил себя, тоже выглядел невзрачным, но красивое чернение и бритвенно острая кромка граней поражала. Это были вещи, за которыми следили и оказывали надлежащий уход.
Была тут и связка стрел, около 20–30 штук. Стрелы того времени были довольно толстыми, в ширину около сантиметра, а длиной около 70–80 сантиметров. Наконечники у этих стрел были двух видов: широкий с отогнутыми усами и узкий, иглообразный. По заверению Эсы, первый вид стрел использовался для стрельбы по малозащищенным объектам, второй — для поражения вооруженных солдат. Бедняга-стрелок выбрал первый вид, когда покушался на мою драгоценную жизнь, думая, что я без брони. Если бы он стрелял стрелами с узким иглообразным наконечником, то я уже не разглядывал его невзрачный трупик. Такая стрела могла прошить меня насквозь, насадив мое тельце, словно жука на булавку.
Среди прочего я обратил внимание на единственное украшение в вещах стрелка — нательный крестик. Обычный ничем непримечательный крестик. Я поднял украшение за веревку. Да, я не оговорился — это украшение, а не амулет или символ веры. Только эта вещь была из золота, да еще с красивыми узорами. Все остальное было добротным, качественным, но не привлекающим внимания.
— Это не византийский крест, — заметил Аршак, кивая на то, что я держал в руке, в доказательство своего утверждения он достал из-под рубахи подобный крестик, но с двумя перекладинами сверху и снизу.