Лавина
Шрифт:
— Господин Бёмер не дал себя переубедить, сказал, что договора, готовые к подписи, находятся у нотариуса, и говорить об этом излишне. После какого-то неосторожного заявления господина Вагенфура дело дошло до драки. И господин Бёмер так неудачно упал, что ударился затылком об угол стола. Он умер сразу. Трагическая случайность, ковры на натертом паркете коварны.
Матильда и я растерянно переглянулись через голову Зиберта.
— А как же ваша трагическая случайность оказалась на колокольне? — удивилась она.
— Этого я не знаю, об этом я узнал лишь
— Из газеты? Разве вы никогда не были на городской квартире Хайнриха Бёмера? Об какой же стол он ударился? — Вопрос был явно с подвохом.
— Об стол с ониксовой крышкой.
— А я-то думала, что вы никогда не были в квартире. Почему же тогда Цирер вам все рассказал? Ведь это лишено всякого смысла, он изобличил бы лишь самого себя.
— Я сказал то, что знаю. Большего не знаю. Уходите же наконец и оставьте меня в покое.
— Думаю, я поняла, — сказала Матильда и опустила револьвер. — То, о чем вы знаете якобы от Цирера, он рассказал вам потому, что вам пришлось унести покойника, разумеется доверительно… Допустим, что так оно и было. Допустим, что вы были незаменимым. И вы убрали покойника — как, это я еще выясню. Труп, по какой бы то ни было причине, не должен был быть найден в его собственной квартире, поэтому вызвали вас. Так это было?
Зиберт уставился в пространство, забыв, казалось, о нас.
— Так это было? — настаивала Матильда.
Зиберт молчал, будто ничего не слышал.
— А я знаю, — сказала Матильда. — Это должно было выглядеть как самоубийство, поэтому покойника надо было втащить на колокольню.
Кивком головы я дал ей понять, что нам пора отсюда исчезнуть, поскольку из Зиберта в ближайшие часы не вытянешь больше ни слова. Даже револьвер его больше не пугал. Матильда медлила. Наконец она убрала револьвер обратно в сумочку и решительно направилась к двери. Я пошел вслед за ней, не оглянувшись на Зиберта.
По дороге домой, когда мы уже выехали из Дюссельдорфа, она сказала:
— Вольф, все намного хуже, чем я думала. И самое скверное в этом деле то, что мы знаем почти все, но ничего не сможем доказать.
— Мы могли бы нажать на Цирера.
— Он станет все отрицать и назовет нас фантазерами.
— Еще раз — Зиберт?
— Этого можно взять на заметку. За деньги он сделает все, к тому же привычен к каким-то таблеткам. За деньги он не только утащит труп, но, я убеждена, притащит парочку и сюда, если это будет надо и если клиент соответственно заплатит. Все доверительно. Я хотела еще спросить его о прейскуранте на услуги. Вероятно, устранение трупов стоит на самом верху.
Я обернулся: Матильда плакала.
Я высадил Матильду перед ее домом, на прощание хотел сказать еще что-нибудь утешительное, но не нашел подходящих слов.
Дома в спальне я застал безмятежно спящую Кристу.
Криста грубо растолкала меня. Я был в таком помрачении, что долго не мог прийти в себя, хотя накануне не выпил ни капли.
— Вставай же, Эдмунд! Тебя к телефону, срочно!
— Который теперь час?
—
— Какой идиот звонит в такое время? Пьяный?
— Шнайдер.
— Шнайдер?
Я сразу очнулся, выскочил из постели и босиком, без халата побежал вниз по лестнице. Жалюзи были еще опущены, но наступившее утро заявляло о себе громким щебетанием птиц перед домом.
— Да, — произнес я в трубку.
— Садитесь в машину и кратчайшим путем мчитесь на завод, ко мне в кабинет. Немедленно!
— Но послушайте…
— Немедленно! — закричал Шнайдер. — Чтобы через полчаса были здесь! — И более тихим голосом добавил: — Гранд-дама мертва.
Встав с корточек после телефонного разговора, я спросил себя, не сон ли все это. И только широко раскрытые глаза Кристы вернули меня в реальность.
— Я все слышала. Какой ужас! — сказала она. — Пойдем, оденься. Побриться можешь и позже. И сразу же позвони мне, до обеда сюда, а позже в гостиницу.
Не умывшись, не побрившись и не позавтракав, я поехал на завод. Путь от стоянки машин до заводских ворот показался мне бесконечным. Я устал, свистел ледяной ветер, приближения пасхи не чувствовалось. Два грузовика с прицепами выехали из заводского двора, один из ГДР, другой мюнхенский. Двор был пуст. Только доносившийся шум выдавал, что в цехах шла работа.
За стеклянной дверью административного корпуса меня ждал Гебхардт. Казалось, он не спал всю ночь; поднимаясь в лифте на четвертый этаж, мы не обменялись ни словом. Каждый старался отвести взгляд.
В кабинете Бёмера Шнайдер уже сидел за письменным столом. Адам и Хётгер вошли вскоре после меня; усталым жестом Шнайдер предложил нам сесть. Гебхардт остался стоять у окна и смотрел вниз, на двор.
— Сегодня в два часа ночи госпожа Бёмер найдена мертвой за рулем своей машины в гараже дюссельдорфского аэропорта, — без обиняков начал Шнайдер. — Ее обнаружил какой-то господин, искавший свою машину. Сначала он подумал, что даме плохо или она заснула, но потом все же сообщил в полицию. Полицейские нашли в сумке у гранд-дамы записную книжку с номерами телефонов. Заводской телефон, мой домашний, а также телефон близнецов были подчеркнуты красным. Мне позвонили без четверти шесть утра. Мне неизбежно придется ехать в Дюссельдорф, господин Вольф поедет со мной. Остальные останутся здесь, и чтобы был полный порядок. Сегодня надо отправить берлинский автопоезд, его еще вчера должны были оформить. Господин Адам, внушите наконец людям, что точность помогла созданию нашей доброй репутации.
Немного помолчав, он продолжал:
— Мне не надо объяснять, чем может обернуться эта смерть для нас, для завода. Близнецы теперь — единственные наследники пятидесяти процентов. Сегодня утром их тоже известили, и сейчас, как я узнал, они находятся в городской квартире.
— У госпожи Бёмер был в машине багаж? — спросил я.
— Какое это имеет значение? — сказал Шнайдер.
— Если госпожа Бёмер собиралась лететь, с ней должны были быть ее вещи. По крайней мере косметичку она бы взяла.