Лавина
Шрифт:
Мы шли рядом по коридору к лестничной площадке. Немного не дойдя до стеклянной двери, Шнайдер на ходу заглянул в кабинет Гебхардта и вдруг остановился. Вошел в кабинет, сел на край письменного стола и огляделся, будто впервые увидел этот кабинет, отличавшийся от других только вдвое большим размером и более солидной обстановкой.
— Вам ничего не бросается в глаза? — спросил он.
— Нет, ничего. Все как обычно, в полном порядке.
— Да, в порядке. И все же чем-то этот порядок нарушен. Не знаю чем. Черт побери,
Он слез со стола и медленно повернулся вокруг себя, внимательно рассматривая каждую мелочь. И вдруг заметил то, что нарушало обычный порядок: из-под кожаного бювара высовывался белый треугольник. Шнайдер вытащил его, схватив двумя пальцами. Это был листок бумаги, вырванный из маленького блокнота. Шнайдер поднял бювар и нашел еще два листочка; держа их в руке, он снова уселся на стол.
— Подойдите и прочтите вместе со мной, — обронил он.
На всех листках были написаны от руки варианты письма, отправленного с курьером пятистам заводчанам.
— Почерк Гебхардта, — определил Шнайдер. — Мы гадаем, строим предположения, а эта гнида даже и не чешется. Гебхардт, просто поверить не могу! Но почерк, несомненно, его. Так что вы теперь скажете? Кого вы подозревали?
— Я не так удивлен, как вы, мои подозрения были вполне справедливы.
— А почему вы подумали именно на Гебхардта?
— По одной-единственной причине. В его письме сказано, что Манфред Шнайдер отлично замаскированный коммунист, хотя официально состоит в СДПГ. По смыслу это то же самое, что сказал мне о вас Гебхардт после первого заседания правления.
Шнайдер сунул листки в карман пиджака и сказал:
— Ну и кретин! Ведь он сам подписал себе смертный приговор. Гебхардт просто ослеплен ненавистью.
— Почему же он не написал это письмо дома?
— Очень просто: люди его склада чувствуют себя в форме только на работе. Дома у них головы нет, только шлепанцы на ногах.
Потом Шнайдер позвонил вахтеру.
— Проверьте в своем журнале, — потребовал он, — кто после окончания смены в страстной четверг приходил на завод и сколько времени здесь провел.
От вахтера, который обстоятельно зачитал записи, мы узнали, что, кроме охранников из караульной службы, господин Адам был здесь в страстную пятницу с одиннадцати до тринадцати часов, господин Гебхардт в страстную субботу с четырнадцати до девятнадцати часов, а в пасхальное воскресенье господин Хётгер провел полчаса в помещении производственного совета.
Шнайдер задумчиво положил трубку. Потом, не долго думая, снял со стены фотографию: на праздновании сорокалетия службы Гебхардта Бёмер вручает ему грамоту и золотые карманные часы.
Шнайдер вынул фотографию из рамки, вложил ее в целлофановый пакет, который нашел на столе для хранения документов, и вышел из кабинета. Будто одержимый, он помчался
— Поезжайте со мной, господин Вольф, давайте сразу же установим истину. Нам надо выяснить, проделал ли все это Гебхардт один, или у него были помощники.
По дороге Шнайдер сказал:
— Согласно почтовому штемпелю, срочные письма были сданы вчера между двадцатью и двадцатью двумя часами. Есть служебный график, и можно легко выяснить, кто в это время дежурил в ночной смене.
— Почтовые служащие не обязаны давать справки посторонним, — сказал я.
— Предоставьте это мне. Я что-нибудь придумаю.
У окошка главпочтамта Шнайдер спросил у дежурного чиновника, бородатого мужчины лет сорока, кто дежурил вчера ночью. Чиновник холодно смерил его взглядом, но Шнайдер, смеясь, добавил:
— Знаете, я вчера вечером отправил с курьером кучу писем и заплатил пятисотмарковой купюрой. И только дома обнаружил, что ваш коллега переплатил мне сдачи на целую сотню. Хочу вернуть ему эти деньги, чтобы он спал спокойно.
— Ну, раз так, — ответил чиновник. — Конечно, я знаю этого коллегу. Подождите минутку, я напишу вам его адрес, он определенно сидит дома.
Минуты через две он вернулся и протянул Шнайдеру записку.
— Вот его адрес. Передайте ему от меня привет, пусть сегодня примет рюмочку, у него есть на то все основания.
Мы нашли почтового курьера в районе Дорстфельда, в своем саду за домом. Он удивленно посмотрел на нас, когда мы вошли через узкую садовую калитку. Шнайдер сунул ему прямо в лицо фотографию и спросил:
— Господин на фотографии, слева, вчера вечером сдал вам кипу срочных писем для отправки. Не припомните ли его?
— Да, — сказал почтовый курьер, бросив взгляд на фотографию. — Да, припоминаю. Такое количество срочных писем так скоро не забудешь. Разве что-нибудь не в порядке?
— Спасибо, — ответил Шнайдер, и мы ушли из сада так же стремительно, как и явились сюда. Почтовый курьер, ничего не понимая, смотрел нам вслед.
По дороге на завод Шнайдер тихо рассмеялся.
— Как видите, — сказал он, — нападение врасплох всегда ведет к успеху. Теперь у нас есть бесспорное доказательство, и остается только узнать, почему Гебхардт это сделал. Зиберт, кажется, к этому не причастен. Вы сегодня вечером дома?
— А что?
— Если вдруг я еще что-нибудь надумаю. Сегодня мы больше ничего не сможем сделать. По праздникам город вымирает.
Он остановился на заводском дворе рядом с моей машиной и, когда я выходил, добавил:
— Хорошо, что близнецы уехали во Францию на похороны гранд-дамы. О письме Гебхардта они узнают, но к тому времени, я надеюсь, страсти улягутся, а Гебхардту — каюк. А теперь пойду повешу фотографию на место.