Лавиния и ее тульпа
Шрифт:
Вишня не стала рассказывать Леке про тульпу, и вообще решила, что не стоит делиться своими сомнительными успехами - Лека может решить, что Вишня шизофреник.
– Ты пишешь стихи?
– спросила Вишня, нащупав наугад - тему, которая окажется для Леки - как тульпа для самой Вишни.
– Пишу, - легко призналась Лека, - особенно на географии и на истории. Раньше разрисовывала учебник, но это непродуктивно.
– Не оставит культурного следа?
– подсказала Вишня.
– Ага, - согласилась Лека.
– А здесь тебе сочиняется?
– спросила Вишня.
– Почти нет. Только
– Прочитай!
– Стесняюсь...
– Ну У!
– Вишня сделала обеими руками жест - как служат маленькие собачки, Лека рассмеялась и прочитала:
Она танцует с черным домино
В пустом проходе зрительного зала
Под музыку старинного хорала
В соборах запрещенного давно.
Жить скушно в мире гулком и пустом.
Жрецы мертвы, осиротели храмы.
На ней перчатки, прячущие шрамы,
И платье со змеящимся хвостом.
– Про меня, да?
– восхитилась Вишня, - Домино - это же мой Лозэн? А какой это размер - анапест?
– Понятия не имею, - пробурчала красная Лека, - я не знаю размеры...
По пляжу медленно шли два парня - местные, судя по шортам и высокомерным физиономиям. Им было лет по шестнадцать, не больше. Они дефилировали по краю моря, почти в набегавшей волне, и бросали презрительные взгляды на расположившихся вдоль берега туристов - на мамаш с детьми, и на разминающихся пожилых физкультурников в спортивненьком. Красный мяч жизнерадостно ударил их по ногам и тут же милостиво был послан обратно.
– Круче только дуче, - прокомментировала парней Лека.
Парни приблизились, и Лека заулыбалась им своей коронной улыбкой. Вишня, наоборот, надулась - она не верила в свою удачу даже в паре с Лекой. Парни переглянулись, оценили Лекино дружелюбие, и подошли, явно преодолевая внутреннее сопротивление. Они двигались, как очень молодые кони, грациозно, порывисто и немного нелепо. Лека внимательно смотрела на них - снизу вверх, а Вишня, наоборот, смотрела куда-то в сторону.
– Прикурить не найдется?
– спросил наиболее смелый.
– Мы некурящие, - гордо отозвалась Лека.
– Правильно, - одобрил собеседник, - А можно с вами познакомиться?
– Да легко, - разрешила Лека.
– Марек, - представился один.
– Казик, - представился второй.
– Ольга, - назвала свое полное имя Лека - в назидание Мареку и Казику.
– Лавиния, - пробормотала сквозь зубы Вишня. Так уж ее звали - Лавиния - Лавровишня - Вишня.
– Завтра на площадке за кемпингом - дискотэка, - поведал тот, который Марек, - дамы, вы идете?
– А что еще тут делать?
– отвечала Лека, - Скукотища же. Так что да, идем.
– Тогда до встречи, - неуклюже поклонился Марек, - на дискотэке. Оревуар.
– Цзай дзян, - отозвалась Лека.
– Ты их обругала?
– с надеждой спросила Вишня, провожая взглядом удаляющиеся спины.
– Нет, попрощалась по-китайски. Зуб за зуб, глаз за глаз.
– У нас свидание, - вздохнула мечтательно Вишня, - поистине, тульпа меняет вашу жизнь.
– А ты что - вызывала?
– спросила Лека, - Я-то забросила это дело. Скука.
– Вызывала, - мрачно призналась Вишня, - На свою
– Тебе который больше нравится - Марек или Казик?
– Никоторый, я на них не смотрела. Так что можешь выбрать первая - любого.
Ночью, в палатке, когда Лека уже уснула и тихонечко сопела под боком, в своем спальном мешке - Вишня все не могла сомкнуть глаз. Она уже знала все - и внешность, и голос. Синие глаза книжного капитана, его же черные кудри и цвет кожи - смесь персикового, янтарного и чуть-чуть орехового. Вишня видела такой цвет лица у одного болгарского студента и поэтому очень хорошо его себе представляла - у таких мужчин еще к вечеру на лицо ложится сиреневатая тень от быстро отрастающей щетины. Вишня считала, что это обалдеть как красиво. Голос - мягкий, с французским акцентом, это уже от герцога Лозэна, он же собирался в Россию к Екатерине - значит, учил язык. И точеный профиль господина Левенхоф, его чуть приподнятые удивленные брови, эту его постмортем-гримасу Вишня все никак не могла забыть. А имя - пусть придумает себе сам. Хорошая задачка для подсознательного.
Три ступени - вверх - и открывается дверь. И спектакль продолжается с того самого места, где был прерван - Вишня стоит перед зеркалом, глаза ее закрыты, и тепло за ее спиной. Обжигающая волна - интереса, любопытства. Симпатии? Вишня слышит за спиной один осторожный шаг, навстречу, и две горячие ладони ложатся на ее плечи. Здравствуй. Лавиния. "Есть контакт" - думает Вишня. Она приоткрывает глаза - это так забавно, открывать и закрывать глаза, но в собственном сне - и горячие руки скользят с ее плеч, огненным кольцом обхватывают ее и чуть-чуть толкают назад, и затылок ее упирается, кажется, в его ключицу. Он очень высокий. И теплый. У тебя смешная шляпа.
– Не говори в моей голове, - просит Вишня, - говори со мной так.
Сквозь ресницы она видит его руки, наполовину скрытые манжетами. Это черно-серебряный испанский камзол капитана, из книжки. И его же испанские кружева. Кисти рук крупные, но и не медвежьи лапы, и почти на каждом пальце - причудливый перстень. Это барокко, да. Тогда все так ходили.
– Хорошо, Лавиния, - этот голос старается быть мягким, и стесняется быть громким, быть самим собой, но может он и грохотать, как обвал в горах, - Посмотри же на меня. На нас с тобой.
– Ты - это я, - напоминает Вишня.
– Не совсем. Уже - не совсем, - у него есть акцент, французский ли - кто знает? Вишня открывает глаза - и ощущает скромную гордость демиурга. Он потрясающий. Даже если таким его делает "прелестное" зеркало - но зеркало же не в силах сделать красивее саму Вишню. Он очень высокий, в черно-серебряном, как и было задумано. Очень черные волосы, но не локонами, они собраны в хвост, закрывающий уши. Глаза не получились синими - наверное, вмешался подсознательный ценз, внутренний борец с пошлостью - они черные, и приподняты к вискам, как у дракона, как у остзейского барона, как у нюренбергской куклы. Все остальное - такое, как и было задумано. Цвет лица, хищный профиль, трагические брови. Вишня чувствует себя, как ребенок на новом году, под елкой с подарками - и это все - мне?