Лавр Корнилов
Шрифт:
На этом аудиенция закончилась. Львов вместе с Завойко направились в комнаты дежурного генерала. Здесь они застали полковника Голицына и Добрынского. За завтраком к ним присоединился некий профессор Яковлев, с увлечением излагавший свой план: пообещать каждому солдату после войны по 8 десятин земли и тем заручиться их поддержкой. Львов усомнился: «Откуда вы возьмете столько земли?» — «У меня все подсчитано», — уклончиво отвечал его собеседник, но подсчеты свои предпочел оставить при себе {359} .
После завтрака Завойко положил на стол лист бумаги и небрежно сказал: «Итак, заместителем председателя Совета министров будет Керенский». Он записал это и поднял глаза на
Эти записи производят впечатление совершенно непродуманной импровизации. Министерские посты в списке получили все члены «камарильи». Завойко здесь назван министром юстиции, Аладьин — иностранных дел. Кандидатами на пост военного министра вписаны такие несхожие люди, как Савинков, Алексеев, Лукомский и Колчак. Удивительную картину являет собой политический состав нового кабинета министров. В нем почти паритетно представлены социалисты (Плеханов, Аргунов, престарелый Герман Лопатин), деятели старого режима ( М.Н. Покровский, граф П.Н. Игнатьев) и представители крупного капитала ( С.Н. Третьяков) {360} . На практике такой «черно-красный» кабинет составить было невозможно, но это никого не волновало. Взрослые люди играли в свои игры, не задумываясь о предполагаемых последствиях.
Завойко собрался провожать Львова на станцию. Здесь Львов вспомнил о предмете своего обожания. Он спросил: «Корнилов гарантирует жизнь Керенскому?» — «Ах, как может Верховный главнокомандующий гарантировать жизнь Керенскому?» — «Однако же, он это сказал?» — «Мало ли что он сказал! Разве Корнилов может поручиться за всякий шаг Керенского? Выйдет он из дома и убьют его». — «Кто убьет?» — «Да хоть тот же самый Савинков, почем я знаю кто…» — «Но ведь это же ужасно!» — «Ничего ужасного нет. Его смерть необходима как вытяжка возбужденному чувству офицерства». — «Так для чего же Корнилов зовет его в Ставку?» — «Корнилов хочет его спасти, да не может» {361} .
Позднее Завойко всячески открещивался от этих кровожадных слов. Он говорил, что мог сказать такое только в шутку. «У меня есть отвратительная черта характера — в том случае, когда я вижу перед собой исключительного дурака, отлить ему в разговоре с самым серьезным видом какую-нибудь пулю, идущую вразрез со всем сказанным до того времени» {362} . В реальности речь шла, конечно, не о дурной шутке. Завойко, почувствовав слабость Львова, сознательно старался запугать его, а через него — и Керенского. Может быть, этот прием и сработал бы, если бы Львов действительно приезжал по поручению премьера. Сейчас же все еще больше запуталось. Львов буквально впал в транс. Он боялся за Керенского, боялся за себя, боялся неправильно передать сказанные ему слова. Из этого страха в его помутненном сознании родились какие-то кошмарные фантазии.
РАЗРЫВ
Пока Львов трясся в поезде, дела в Ставке шли свои чередом. О визите бывшего обер-прокурора Синода почти никто не вспоминал. Лишь Лукомский, узнав о беседе Корнилова с Львовым, выразил свои опасения по этому поводу. Корнилов ответил, что у Львова репутация порядочного человека. Лукомского это не убедило: «Что он высоко порядочный человек — в этом и у меня нет сомнений, но что у него репутация путаника — это тоже верно. Но, кроме того, мне вообще это поручение Керенского, передаваемое вам через Львова, не нравится. Я боюсь, не затевает ли Керенский какой-нибудь гадости. Все
В тот же день главковерх подписал приказ, в котором говорилось, что постановлением Временного правительства Петроградский военный округ, за исключением самой столицы, переходит в его непосредственное подчинение. В силу этого создавалась Отдельная Петроградская армия в составе войск Петроградского военного округа, Кронштадта, Нарвских позиций и Балтийского флота. Имя главнокомандующего армией в приказе названо не было. Корнилов помнил о просьбе Савинкова не назначать на этот пост Крымова, но рассчитывал в итоге добиться согласия на его кандидатуру.
Все эти дни Крымов продолжал оставаться в Ставке. Вечером 25 августа с ним случайно встретился Добрынский, знавший генерала и раньше. Крымов ему сказал: «Иду в распоряжение военного министра по просьбе Савинкова, 27-го выступают большевики, если будет восстание, отобью охоту его повторять…» Добрынский спросил: «А как будет с Советом рабочих и солдатских депутатов?» — «О них не знаю. Впрочем, кто из них словом или делом поддержит большевиков, то я исполню долг перед родиной…» {364} В тот же день Крымов составил приказ, в котором в качестве главнокомандующего Отдельной Петроградской армией объявлял Петроград, Кронштадт, Петроградскую и Эстляндскую губернии, а также Финляндию на военном положении. На этих территориях вводился комендантский час, запрещались забастовки, митинги и собрания, восстанавливалась предварительная цензура печатных изданий. Население было обязано немедленно сдать имеющееся у него оружие. Виновные в злостных нарушениях, а также уличенные в грабежах и насилиях должны были расстреливаться на месте. Параграф десятый содержал прямую угрозу: «Предупреждаю всех, что на основании повеления Верховного главнокомандующего войска не будут стрелять в воздух» {365} .
Петроград был поделен на три части по числу дивизий, предназначенных для того, чтобы занять город. К приказу были приложены копии плана Петрограда, на которых были отмечены казармы и фабрики с приблизительным указанием численности расквартированных там солдат и вооруженных рабочих. Приказ был составлен только в семи экземплярах (трех машинописных и четырех, переписанных от руки) {366} . Объяснялось это желанием сохранить в тайне детали операции до ее начала. Ни Крымов, ни Корнилов не скрывали сам факт продвижения армии к Петрограду, поскольку были убеждены, что действуют в полном согласии с Керенским.
Крымов выехал из Могилева около полудня 26 августа. В тот же день вечером в кабинете Корнилова собрались Филоненко, Завойко и Аладьин. Назначение Корнилова главой правительства рассматривалось присутствующими как само собой разумеющееся, разговор шел о конкретных формах реорганизации верховной власти. Установление единоличной диктатуры было признано нежелательным, а потому было решено создать орган диктатуры коллективной — Совет народной обороны. Председателем его должен был стать Корнилов, а Керенский занять пост его заместителя. В совет планировалось также включить Алексеева, Колчака и известных политических деятелей — от умеренных социалистов до представителей старой бюрократии. После совещания Корнилов остался работать над бумагами, а Завойко, Аладьин и полковник Голицын за вечерним чаем обсуждали технические детали ожидавшегося приезда Керенского. С этим обитатели губернаторского дома и разошлись спать, не подозревая о том, что маховик будущих трагических событий уже раскрутился вовсю.