Лавровы
Шрифт:
— Убью! — заорал пьяный. — Я репортер и алкоголик! Знаю бокс! Убью!
— Граждане! — восклицал гимназист. — Граждане!
Капитан Орлов, застряв при выходе на Невский, еле пробился к Городской думе. Отдышавшись, он послушал речь очередного оратора.
— Армия горит одним огнем с нами! — орал тот, потея. — Все, как один, умрем за Временное правительство!
Орлов поднялся по ступенькам, оттеснил штатского оратора и заговорил сильным, привычным к команде голосом:
— Пришла пора железной диктатуры! — Гул стих. Орлов овладевал вниманием толпы, укрощая и подчиняя ее. — Бунтовщики угрожают нашей жизни
Невдалеке начали качать какого-то прохожего генерала. Серебристая шинель его, распахнувшись, показала багровую, как мясо, подкладку.
Толпа менялась ежечасно.
Разведчики, высланные сюда Красной гвардией, приглядывались и прислушивались. Все шло отлично, — здесь никто не знал о том, что готовится у Зимнего.
И вдруг от Казанского собора пошло смятение. Вереница трамваев потянулась обратно, не доехав до Адмиралтейства. У Конюшенной улицы патруль павловских солдат и вооруженных рабочих остановил вагоны, высадил пассажиров и запретил проезд и проход — так рассказывали свидетели.
Толпа повалила к Казанскому собору.
Тучи ползли по небу. Было сыро и холодно. Но никто сейчас не думал о погоде, вряд ли кто и замечал ее.
Люди выходили на улицы.
Орлов шел по Садовой улице, удаляясь от центра событий. Дома, конечно, прячут деньги и драгоценности. Мать будет умолять, чтобы он переоделся в штатское: «Повоевал, Сережа, и довольно!»
Как бы не так!
Орлов торопился домой. Ему нужно было увидеть отца. За последнее время отец обнаружил изумительную ловкость. Он завел самые неожиданные связи и прославился умением находить удобный выход из самых каверзных положений. Везде у него оказывались знакомые и друзья — секретари, делопроизводители, журналисты, маклеры, адвокаты. Он не пренебрегал никем, словно в этой сумасшедшей сумятице возвышений и падений стремился обезопасить себя со всех сторон, — мало ли какое ничтожество завтра выдвинется в министры? Куда девалась его былая солидность!
Невский проспект полнился толпами. Мотаясь на углу Садовой, гимназист вскрикивал уже охрипшим голосом:
— Граждане! Да граждане же!
Вечерело, а смена ему не приходила. Однако, как добросовестный гражданин, он не считал себя вправе бросить свой пост.
Впрочем, внимание толпы перемещалось к Казанскому собору. Туда валили люди. Что затевается там? Почему патруль?
Ссутулившись и забирая пальцы в рукава, Борис похаживал позади цепи, растянутой поперек Невского проспекта. Тело его вздрагивало — не то от холода, не то от чрезвычайного возбуждения.
— Потушите костер! — приказал он, подойдя к набережной Мойки, и обрадовался собственному своему голосу, которому хрипота придавала некую особую мужественность. — Начальник не велел разводить костры.
И вновь зашагал вдоль цепи.
Унтер повернул к нему желтое, сухое, с обвислыми усами лицо и, взяв под козырек, спросил:
— Гражданин
— Когда будет приказ Военно-революционного комитета, — коротко отвечал Борис.
Толпа прорывала цепь солдат.
— Назад!
Щелкнули затворы.
Толпа подалась назад. Это была враждебная толпа — опасный для предстоящего боя тыл.
Но вот толпа вновь навалилась.
— Делегация! Делегация! — кричали женские и мужские голоса. — Мирная делегация!
Подошел ротный. Он угрюмо поглядел на Бориса и удалился на другую сторону Невского.
Бородач в широкополой шляпе был выкинут толпой прямо к унтеру. Размахивая портфелем, он заговорил быстро и возбужденно:
— Я член делегации общественных деятелей...
Унтер вдруг так неслыханно выругался, что интеллигент пошатнулся и чуть не выронил портфель.
— Идите на ту сторону! — сказал Борис унтеру: — Следите за ротным.
Унтер побежал к другому краю цепи. Но ротного там уже не было.
Враг возник в самом центре готовых к штурму отрядов. Из-под арки Главного штаба вынырнула кучка мужчин и женщин. Мягкие шляпы, котелки, женские манто и салопы очень странно выглядели среди солдатских шинелей, кожаных курток, матросских форменок, рабочих пальто.
— Куда?
— Кто пропустил?
Появившийся невесть откуда ротный подскочил к Николаю. Лицо его на этот раз выражало величайшую почтительность и послушание.
— Это мирная делегация, гражданин комиссар! — отрапортовал он. — Явились с белыми флагами. Мирные предложения, гражданин комиссар. Просят разрешения пройти в Зимний к правительству, гражданин комиссар!
Сегодня всякого самого маленького начальника называли комиссаром.
Глаза Николая сузились в такой злобе, что офицер подался назад.
— А если так пройдут с оружием в руках?
— Виноват, гражданин комиссар, но военные правила...
— Революционные правила! — заорал Николай. — Вы нарушили приказ! Под арест!
— Но они, гражданин комиссар, поодиночке прошли мост и только тут...
— Молчать!
Николай схватился за револьвер, но в эту минуту из толпы вырвалась вперед всем своим обширным телом крупная рыхлая дама.
— Мы — мирная делегация! — воскликнула она. И странен был звук женского голоса в этом предштурмовом напряжении. — Здесь знаменитые общественные деятели... Имена, известные всей России... Мы протестуем против кровопролития. Я на колени встану перед вами, но прекратите гибельную междоусобицу... Когда отечество в опасности... в тылу борющейся армии. Мы то же самое скажем и нашим министрам...
— Ступайте прочь! — приказал Николай. — Уведите ее!
— Вы человек без сердца. Это говорит вам старая женщина.
Николай нетерпеливо отвернулся.
Между тем ротный, пропустивший делегацию сквозь оцепление, исчез. Он уже пробирался по Невскому. Только сейчас он сообразил как следует, что происходит. О, какой болван командир полка! Неужели он думал, что удастся овладеть мятежом, поставив во главе восставших рот нескольких офицеров? Офицерам тут делать нечего. Тут чувствуется большой план, с которым можно бороться только силой оружия. В штыки всю эту взбунтовавшуюся чернь! Он вдруг усмехнулся, вспомнив общественных деятелей, за спинами которых он скрылся и бежал... До чего полезны эти господа гуманисты!