Лайла. Сквозь галактику за счастьем
Шрифт:
Сигойны всегда были закрыты от других народов, обособлены от них собственным мирком со своим укладом, так как кочевая жизнь в изолированных от других разумных общинах накладывала на "космических странников” свой отпечаток.
Развитие мира и возможность космических путешествий за пределы Земли позволили ромам пересесть с наземного транспорта на межпланетные корабли, продолжая бродяжничать теперь уже не между землями одного мира, а между планетами нашей бескрайней вселенной.
С приходом новой космической эры мои предки объединялись в общины, складывали накопленное, покупали транспортники и улетали
Кто-то оседал на колониях или других планетах, но большинство не прекращало кочевать по космосу, находя на обжитых территориях людей и других рас лишь временное пристанище и оставаясь землянами только по расе.
Многие сигойны по-прежнему вели полутеневой образ жизни, многие зарабатывали, организовывая представления на планетах, которые посещали, так как ромы всегда отличались умением ярко и необычно выглядеть, петь и танцевать, таким почти канувшим в лету образом развлекая разумных, пресыщенных достигшими небывалых высот технологиями.
***
Я никогда не знала своих родителей. Мама умерла в родах на одном из кочевых транспортников, на которых по сей день бороздят просторы космоса представители сигойнского племени. Неисправность регенера и недостаток необходимых медикаментов сделали свое черное дело: мама не выжила, а я родилась слабой и недоношенной, неприспособленной к условиям кочевой жизни.
Меня и мою бабушку оставили в первом попавшемся на пути маршрута транспортника месте, на станции "Экрана", окраинной населенной разумными точке нашей галактики.
Бабушку, вдову баро Златана Боянова, предыдущего предводителя нашей общины (во времена древних сигойнов такие группы именовались таборами) фактически бросили на станции доживать свои два века и не мешать становлению власти нового баро, а меня оставили просто выживать или умирать, это как высшие силы распорядятся. Больше родни у нас с бабушкой не осталось, ведь кочевая жизнь порой непроста, непредсказуема и наполнена рисками и опасностями, а место на транспортниках и ресурсы общины ограничены, что вынуждает сигойнов четко контролировать рождаемость и не иметь более одного-двух отпрысков в одной паре, тем самым разительно отличаясь от плодовитых предков.
Возиться со старухой и полуживым младенцем никто не захотел несмотря на почетный статус и прошлые заслуги семьи Бояновых. Молодой баро, выбранный предводителем вместо почившего незадолго до маминого возвращения в общину деда, из мести за отказ мамы стать его "ромни" когда-то в прошлом с удовольствием избавился от меня и бабули как от ненужного балласта. И моя единственная оставшаяся в живых кровная родственница пошла на подобный шаг без споров и отстаивания своих законных прав, понимая и надеясь, что хотя бы на "Экране" мне смогут помочь.
Кто был моим отцом, я понятия не имела. Бабушка отказывалась сообщать какие-то подробности обстоятельств моего зачатия, да и вряд ли вообще что-то об этом знала. Она лишь с горечью признала, что ни по законам Содружества, ни по принятым у сигойнов церемониям заключения брака, мама никогда не была замужем, что подтверждала и ее карточка личности, а я - плод внебрачной связи ее дочери, Розы
Бабушка даже не могла сказать наверняка, был ли мой биологический отец человеком или нет, а проверять это официально через специальный генетический анализ не захотела, чтобы меня у нее не отобрали, окажись я дочерью гражданина другой, не принадлежащей людям планеты. Позже и я не решилась бередить прошлое и устаивать своему ДНК какие-либо проверки, так что тайна моего рождения так и оставалась тайной по сей день, перестав с годами меня беспокоить.
В юности мама сбежала от родителей из временного становища их общины на одной из земных колоний, сев на пассажирский паром, отправляющийся в соседнюю систему нашей галактики, на планету-курорт Грол. Потом следы Розы Бояновой терялись, хотя бабуля с дедом неоднократно и безуспешно пытались найти и вернуть пусть и блудную, но единственную дочь домой. И нет, не чтобы к чему-то принудить или наказать. Златан и Нана Бояновы любили маму безумно, баловали ее и позволяли порой слишком многое. По словам бабули, маме в общине всегда было тесно, мятежность сигойнской души, порывистый и временами безрассудный характер толкали Розу на всяческие авантюры, последней из которых и стал ее дерзкий и неожиданный для родителей побег.
Что произошло с мамой в дальнейшем, и где она странствовала все эти годы, не знает никто. Просто однажды молодая женщина вернулась словно из ниоткуда к своим родителям в общину уже беременной мной и, по рассказам бабушки, совершенно раздавленной морально, опустошенной и потерянной, отказываясь что-то сообщать о случившихся с ней с момента своего побега событиях.
Став взрослее, я сделала собственные выводы и почему-то решила, что мама либо подверглась насилию, либо трагически потеряла возлюбленного, раз не осталась с моим отцом.
Среди представителей сигойнского народа просто на каком-то внутреннем уровне не принято вступать в короткие необременительные связи вне брака или глубоких чувств, даже несмотря на тягу к непостоянству, распространяющуюся на любые на другие сферы жизни, кроме выбора партнера, взрывной темперамент и кочевой жизненный уклад.
"Ромы любят раз и навсегда" - говорила бабуля Нана - "и брак у них бывает только один, истинный и заключенный в сердце. Если сигойна выбрала своего мужчину, то останется с ним до конца и в горе и в радости, как я со Златаном, да будет космос ему пухом."
Спустя годы я бы поспорила с ней, ведь моя история с бывшим мужем яркое и однозначное опровержение этого утверждения. Хотя, быть может, я просто ошиблась или поспешила с выбором "своего мужчины навсегда", посчитав любовью какие-то иные чувства: влечение, симпатию, благодарность, навязчивое желание обрести семью и пустить корни в том месте, которое я считала своим.
Сейчас сквозь призму предательства и произошедших после него событий, мне тяжело оценивать природу своей привязанности к Адаму трезво и однозначно. Да и хватит уже о нем, где бы ни находилась сейчас его душа, потому что воспоминания о бывшем муже и мысли о его измене и последовавшем за его случайной гибелью кошмаре, отравившим мою жизнь и мою реальность, настолько болезненны и мучительны, что они как будто могут меня даже физически меня искалечить.