Лайла. Сквозь галактику за счастьем
Шрифт:
Так или иначе, я росла обычным ребёнком без всяких инопланетных особенностей, присущих краснокожим субтильным верданцам из дальней системы нашей галактики, бесцветным и гибким брианцам с соседней с первыми земными колониями планеты Дилос или чересчур высоким и нечеловечески сильным, имеющим белый зрачок вместо черного икеланцами из галактики Андромеды, с которыми Содружество до сих пор все никак не могло наладить нормальные дипломатические отношения.
Все разумные с малых лет прекрасно знают, что при смешанных браках людей с инопланетниками гены последних всегда берут верх над человеческим, проявляясь визуально порой самым причудливым образом и являя миру единственных в своем роде полукровок, похожих
Я же имела типичную внешность, характерную для землян: пропорциональные и гармонично сложенные лицо и тело, средний рост, оливковую кожу без примесей всяких “внеземных” оттенков, и розовые, четко очерченные пухлые губы.
Сигойнское наследие тоже оставило на моем облике свой след. Взять хотя бы чёрные непослушные волосы и зычный грудной голос, особенно раскрывающееся во время пения и обладающий “магнетической глубиной”, как говаривала моя бабуля.
Только цвет глаз у меня оказался не темным, как у всех моих соплеменников по материнской линии, а ярко-голубым, почти бирюзовым.
Так что, видя себя каждый день в зеркале и размышляя о своих родителях, я по умолчанию полагала, что моим отцом являлся все же представитель Земли или колоний не из сигойнов, а не мужчина иной расы с какой-то другой обитаемой планеты по обе стороны нашей галактики.
Благодаря стараниям медиков с "Экраны" я осталась жива, пусть первые годы моей жизни мы с бабулей безвылазно провели в медцентре "нижнего" кольца станции, борясь с возникающими у меня недугами, природы которых местные медицинские работники просто не могли определить или объяснить. Я не набирала вес, слабела, плохо ела, чахла и погибала от непонятных болезней. Медики считали, что моему организму не хватает каких-то важных для правильного развития веществ, греша в числе прочего на неизвестные пока медицине особенности сигойнов, однако все мои анализы и показатели были в норме. Так что меня лечили от всего подряд, пока я каким-то невероятным образом в один момент не выздоровела и не превратилась в обычного энергичного ребёнка, развивающегося в соответствии со своим возрастом и расой, указанной в карточке личности исключительно на основе расы матери.
Разумеется, большая часть сольдов, доставшихся нам от деда и буквально выторгованных у нового баро после прибытия на станцию, ушла на мое лечение и наше выживание, поэтому почти всю мою сознательную жизнь мы с бабулей прожили на самом нижнем, неблагополучном и бедном из трех торов "Экраны".
Бабушка Нана посвятила всю себя моему воспитанию, решив оборвать связи с сигойнами, прекратить кочевать и осесть на станции окончательно.
Она усвоила урок, полученный после побега мамы, поэтому растила меня в строгости, хотя и любила всем сердцем, самоотверженно и глубоко, не давая почувствовать себя брошенной, одинокой или ущербной.
Бабулин волевой и несгибаемый характер не позволил нам, пожилой женщине и маленькому беззащитному ребёнку, пропасть в трущобах станции или пострадать от рук местной теневой публики, а кровная принадлежность к “загадочным” сигойнам и удивительная способность Наны Бояновой быстро сходиться с разумными и заводить полезные знакомства в самых разных слоях разномастного населения "нижнего" кольца, заставили уважать ее, а потом и нас обеих, обходить стороной и даже порой оберегать в той манере, на которую в принципе были способны местные жители: теневики, простые работяги и всякого рода переселенцы с разных планет, не нашедшие на станции достойного заработка или не искавшие его вовсе.
Все эти годы, пока я росла и училась на базовой, доступной жителям “нижнего” тора “Экраны” ступени станционного образования, бабушка работала в нескольких развлекательных заведениях местного квартала развлечений, где пела по вечерам под аккомпанемент
Со временем Нана Боянова даже стала своего рода знаменитостью, на чьи выступления на свой страх и риск спускались поглазеть и со "среднего" кольца “Экраны” в том числе, хотя этот факт в нашей жизни ничего практически и не менял. Принадлежность к ромам, коих на станции осели единицы, добавляло маленькой семьи Бояновых некий флер таинственности, что играло нам только на руку и никогда не мешало учиться или работать, не запятнав себя при этом какими-то сомнительными историями. Наше наследие не доставляло нам особых проблем, навязанных предрассудками или слухами, всегда сопровождающими сигойнов независимо от того, какой способ существования, оседлый или кочевой, они выбрали, насколько чтили традиции предков и следовали ли принятым в общинах законам, даже будучи от них отрезанными.
Наверное, именно этот факт заставил меня расслабиться и не думать о том, что когда-нибудь мои корни станут причиной того, что из обычной женщины-землянки я в глазах окружающих стану опасным и не соответствующим их картине мира элементом, способным на самые страшные поступки во имя мести за нанесённые обиды, лишь имея соответствующие гены.
Став чуть старше, я всеми силами старалась помочь бабуле заработать нам на пропитание и достойную по меркам “низа” станции жизнь, причем исключительно честным и не порочащим репутацию нашей семьи образом. Бабушка Нана строго следила за тем, чтобы я не уподобилась местным молодым женщинам и не внушила себе, что торговать телом не зазорно, как и брать то, что по меркам “трущоб” плохо лежит, а от одного глотка алкоголя или вдоха дурмана ничего плохого не случится.
С четырнадцати лет я числилась в штате местного агрокомплекса младшим помощником младшего помощника агроинженера. Тогда же я и осознала, чем хочу заниматься в будущем, и в чем желаю найти свое призвание.
Ромы, как вы понимаете, никогда не тяготели к земле. Они, конечно, имели портативные оранжереи на своих транспортниках, но воспринимали необходимость выращивать что-то для своего пропитания как неизбежное зло и способ поддержки полноценного функционирования своей общины в условиях постоянных космических путешествий.
Я же, копаясь в земле, орошая ее водой и почти на интуитивном уровне настраивая системы подачи нужных удобрений, наблюдая, как всходят брошенные в почву семена, распускаются бутоны цветов, наливаются силой и стремятся к свету ростки, вызревают плоды, приживаются даже те растения с колоний, которые до этого считались слишком капризными для внепланетного разведения, буквально ощущала приливы несравнимого ни с чем счастья и гордости оттого, что приложила к этому руку.
Бабуля, каждый вечер после трудового дня слушая мои восторженные рассказы и оды выращенным благодаря моим стараниям редким томатам с Дилоса или розилиям с Флодана, только задумчиво щурилась, выпуская кольца дыма из своего древнего наноиспарителя и наверняка считая, что эту любовь к земле я унаследовала по отцовской линии, а не от ее предков.
Что же, приятно было убеждать себя, что от неизвестного второго родителя мне передалось хоть что-то полезное, будем считать, на генетическом уровне, и я была совершенно не против такого наследия и “привета” от незнакомых мне родичей. Испытывала даже благодарность к отцу за то, что он, похоже, вполне мог быть хорошим, мирным, “оседлым” человеком, заслужившим любовь мамы, а не принудившей ее к связи с ним силой.
Мои успехи в получаемой на практике профессии не остались незамеченными начальством агрокомплекса. Несмотря на мое происхождение и принадлежность к “жителям трущоб” низа станции и все прочие обстоятельства, меня выделили, разглядели и в нужный момент помогли найти правильные ориентиры.