Лазарь и Вера (сборник)
Шрифт:
— А это — ваши проблемы. Муки совести, комплекс вины... Достоевщина. Рос-сия... Здесь это не принято. Здесь вы можете при желании подать на опоссума в суд на предмет возмещения морального и прочего ущерба... Хорошо, я передам Игорю, что вы звонили.
Странное дело, но последний разговор его немного успокоил. И не своим содержанием, а сознаем того, что он сделал все, что мог. Впервые за три дня он проспал всю ночь крепко, без сновидений.
На утро он проснулся в прекрасном настроении. Утро было воскресное — здесь, на окраине Брайтона,
И это было причиной, по которой ему не хотелось размыкать веки, не хотелось просыпаться, а хотелось лежать, нежась, в полусне-полудреме, как в детстве... И солнечные лучи были точно такие, как в детстве, и светили так же, как светят и нынче где-нибудь в Москве, Рязани или Пензе...
Зазвонил телефон. Александр Наумович содрогнулся, как если бы его окатили ледяной водой, и зашлепал босыми пятками по паркету. Звонила все та же милая, приветливая девица из Animal clinic. Жизнерадостным голоском, от которого у Александра Наумовича все цепенело в груди, она поздравила его с удачно проведенной операцией, о’кей?., (на что он автоматически откликнулся: «О’кей...»), так что состояние у Фреда сегодня вполне о’кей, он может приехать и сам в этом убедиться... Но есть мнение, что Фреду понадобится еще одна операция, о’кей?.. Как он на это смотрит?..
Еще одна операция? Зачем?.. С какой стати?.. — Это мнение доктора, он считает, она необходима для полной гарантии, о’кей?.. — О’кей, но нельзя ли все-таки обойтись без операции?.. Можно и без операции, но мнение доктора — тогда не будет полной гарантии... О’кей?.. — О‘кей, но сколько будет стоить эта вторая операция? Тоже триста долларов?.. — Нет, не триста, всего сто пятьдесят... Но если он не согласен на вторую операцию, он может забрать Фреда хоть сейчас...
Александр Наумович лихорадочно почесал между ног, у него взмокли спина, подмышки...
Что передать доктору?.. Вы согласны?.. Доктор полагает, что для полной гарантии... Поскольку рана очень глубокая... О’кей?.. — О’кей, повторил Александр Наумович, о’кей, о’кей...
Умилившая его вначале Animal clinic с развешенными по стенам фотографиями собак и кошек представилась ему в ту минуту воровской малиной, бандитским притоном, а рыжий верзила с доброй улыбкой — главным мафиози... Он отправился в туалет и там просидел на стульчаке, без всякой нужды, довольно долго, обхватив руками голову и время от времени то потирая лоб, то дергая себя за волосы.
Вызвал из туалета его новый звонок — на этот раз, пользуясь воскресной скидкой на телефонные переговоры, звонила жена.
— Что-то случилось?.. — тревожно переспросила она после первых же произнесенных им слов.
— Ничего не случилось, все о’кей, — сказал он.
— Я же слышу по голосу...
— Я говорю: все о’кей...
— А как Фред?.. Кажется, так его зовут — Фред?..
— И Фред о’кей.
— Послушай, — обиделась она, — у тебя имеются в запасе еще какие-нибудь слова?..
— О’кей, — сказал он. — Имеются.
— Ну, то-то, — сказала она. — Расскажи,
— Да, — сказал он, — впечатлений много. Просто уйма всяких впечатлений...
— Еще бы... Ты уже побывал в Metropolitan museum?
— М-м-м... Пока нет.
— А в музее современного искусства?
— Тоже...
— Где же ты был?..
У всех женщин, когда (имея повод и без всякого повода) у них просыпается ревность, в интонациях голоса отчетливо проступает зеленовато-коричневый оттенок.
— Я был в Animal clinic, — признался Александр Наумович. Ему не хотелось попусту волновать жену, но что было делать...
— И что же, ты проводишь там все время?..
— Нет, но... Фреду предложили еще одну операцию.
— Что, первая оказалась неудачной?
— Нет, но... Для гарантии... Поскольку глубокая рана...
— Потрясающе!.. — Он снова услышал тяжелый вздох. — Вот бы у нас уделяли столько внимания людям, сколько здесь — животным... Потрясающая страна, правда?..
— Правда, — сказал Александр Наумович. — Действительно потрясающая...
Жена закончила разговор, взяв с него слово, что в ближайшее дни он посетит статую Свободы, поднимется на Эмпайр-билдинг и сходит в какой-нибудь театр на Бродвее...
Положив трубку, Александр Наумович принялся подсчитывать, в какую копеечку должен влететь Фред — теперь, после второй операции. Он считал в уме — копеечка получалась грандиозная: тысяча двести долларов... Он не поверил себе и начал пересчитывать на листочке, вырванном из блокнота. Вышло не меньше, а даже на сто долларов больше...
Среди дня позвонила Регина, как ни в чем не бывало, и осведомилась, как себя чувствует Фред. О деньгах, то есть о его вчерашней просьбе, она не обмолвилась ни словом, напротив, поспешила свернуть разговор, сказав, что куда-то бежит, опаздывает, уже опоздала... За нею позвонил Арон Львович, он тоже спросил: «Ну, как ваш милый котик?..» В голосе его слышались виноватые ноты: возможно, ему было досадно за вчерашнее... Звонил Белоцерковский, и Александр Наумович выдал ему тоже подробное коммюнике о здоровье Фреда, в ответ Игорь сказал, что все идет нормально, в полном соответствии с американским менталитетом, Александр Наумович действует совершенно правильно...
Александр Наумович вышел на улицу просвежиться, купить хлеба, сосисок... Сосиски он выбрал самые дешевые, решив быть предельно экономным, и, попереминавшись с ноги на ногу перед автоматом, торговавшим кока-колой, снова опустил в карман два квотера, готовых было нырнуть в щелку с надписью Correct change.
Солнце пекло неимоверно; листва на кленах и каштанах сморщилась и свисала с веток, как жеваная; пересохшая кора сползала с гладких, розовых стволов сикомор, падала и хрустела под ногами... Возвращаясь домой, Александр Наумович вынул из почтового ящика газету, кипу реклам и конверт с фотографией: вымощенная плитняком площадь, фонтан, сверкающий многоярусными струями, старинная церковь со стрельчатой аркой под порталом — и на ее фоне Фил и Нэнси в туристской экипировке, счастливо улыбающиеся, беспечные... Фотография была из Копенгагена.