Лазарь и Вера (сборник)
Шрифт:
— Нет, спасибо, — повторил он. Его ужалило в самое сердце то, что его любимейшая студентка, надежда кафедры, стоит за прилавком, предлагая покупателям бюстгальтеры и колготки. — А что же стихи, Регина? Ваши стихи? Ведь вы писали стихи, насколько я помню?..
— Ах, Александр Наумович, вы еще помните, а я давно забыла...
В голосе Регины прозвучали не то насмешливые, не то жалобные ноты, Александр Наумович не разобрал, поскольку мысли его совершили крутой вираж и от стихов Мирры Лохвицкой скакнули к более насущным проблемам.
— Регина, —
— Сколько?.. — переспросила она удивленно.
— Пятьсот. И срочно. Через две, самое большее — три недели я все верну, — добавил он, ощутив небольшой зазорчик в их диалоге, этакую легкую, но царапнувшую его паузу.
— Вы меня обижаете, — сказала она, и хотя все — слова, интонация — оставались вроде бы теми же, что-то в голосе Регины изменилось. — Неужели вы думаете, Александр Наумович, что я вам не верю?.. Чем я такое заслужила?.. От вас?..
Он извинился. Он попросил прощения. Он не хотел... Он рассказал ей всю историю, связанную с котом.
— Да, — сказала она, — понимаю... Вам нужны деньги... И срочно...
— Срочно, — подтвердил он. — В том-то и дело, что срочно...
— Как же быть?.. Боюсь, что ничего не смогу для вас сделать, — сказала она. — Пока не вернется Вадим...
— Но тогда будет поздно! Деньги нужны мне сейчас!
— Но сейчас их у меня нет...
— Послушайте, — сказал Александр Наумович, теряясь. — Но у вас бизнес... Неужели какие-то пятьсот долларов... На две недели... Даже меньше — четыреста восемнадцать... Мне этого хватит...
У него сел голос. Кажется, впервые в жизни он говорил таким просительным, умоляющим тоном.
— Александр Наумович... К сожалению... У меня сейчас нет свободных денег... Все деньги вложены в дело, таков закон бизнеса...
Он дал ей выговориться, простился и положил трубку.
Меньше всего в тот день ему хотелось вновь испытывать судьбу, кому-то звонить... Но и откладывать он был не вправе, учитывая, что каждые сутки стоят пятьдесят долларов. К тому же, едва он представил себе Арона Львовича, на душе у него потеплело. Вот с кого нужно было начинать! Как он уговаривал, услышав по телефону голос Александра Наумовича, немедленно приехать к нему, как дразнил, перечисляя редкостные книги, которые приобрел за годы жизни в Нью-Йорке: «Снилось ли вам такое, дорогой мой?..»
Александр Наумович несколько раз набирал его номер и, в ожидании, когда поднимут трубку, ощупывал кончиком языка мостик в глубине рта — чудо протезного искусства, на которое во всем городе способен был только Арон Львович: в связи с давним дефектом челюсти у Александра Наумовича за мостик никто не брался... Но помимо зубопротезных дел еще кое-что, и не в меньшей степени, сближало их, а именно — книги по еврейской истории. Арон Львович собирал их чуть ли не всю жизнь и давал читать лишь особо доверенным людям...
Он
— Это вы, дорогой?.. Что же вы не едете?.. Я вас жду!..
— Как бы не так, — возразил Александр Наумович, радуясь тому, что Арон Львович наконец отозвался, — к вам не то что ехать — дозвониться невозможно...
— А какой нынче день?.. — зарокотала трубка.
— День? — У Александра Наумовича все спуталось, перемешалось в голове — день, число...
— Что с вами, дорогой?.. Сегодня суббота. И потом — вы смотрели в окно на небо?..
— Нет, — сказал Александр Наумович, обескураженный началом разговора, похожем на неуклюжий розыгрыш. — Я не выглядывал в окно и не смотрел на небо. — Нервы у него были напряжены, ему было не до шуток. — А что случилось?
— А случилось то, дорогой мой друг, — выдержав небольшую, но многозначительную паузу, проговорил Арон Львович, — случилось то, что по субботам теперь я не поднимаю трубки до первой звезды, а она появилась на небе три-четыре минуты назад...
Голос его звучал наставительно, чего не было раньше.
— М-м-м... Вы это серьезно?..
— Абсолютно. Я считаю, каждый из нас хоть напоследок обязан стать евреем... — В тоне, каким это было сказано, Александр Наумович почувствовал явный упрек. — Ну, а как вы сами?.. Что поделывали все это время?.. — Видно, в связи с молчанием Александра Наумовича Арон Львович ощутил некоторую неловкость и смягчился.
Он слушал рассказ о городе, о стране, которую покинул шесть или семь лет назад, без особенного интереса, скорее из вежливости. Впрочем, ему было уже хорошо за семьдесят, мало ли на что были нацелены его мысли... Александр Наумович говорил, но при этом чувствовал, что слова его как бы застревают в трубке... Один лишь раз, когда он упомянул о своей рукописи, Арон Львович оживился и перебил его:
— Послушайте, вы должны приехать к нам в синагогу... Приехать и выступить, рассказать о вашей книге... Мы соберем деньги и вы ее издадите за счет синагоги... Почему нет?..
Сердце так сильно застучало, заколотилось в груди у Александра Львовича, что он попросил извинения, положил трубку, нацедил из крана полную чашку воды, выпил и взялся за трубку снова.
— И вы полагаете, — переспросил он, — что это реально?..
— Что — приехать в синагогу?..
— Издать книгу... Мою книгу...
— Почему нет?.. У нас богатая синагога, богатые люди ей много жертвуют... Это Америка, здесь так принято... Кстати, как, вы сказали, называется ваша книга?
— «Все люди — братья».
— Как-как?
— «Все люди — братья», — повторил Александр Наумович.
— Послушайте, вы же вначале сказали: «Все евреи — братья»!..
— Нет, не так... «Все люди...»
— Да, но тогда причем тут евреи?..
— Как это — причем, Арон Львович?.. «Все люди..», то есть и евреи тоже...