Льды уходят в океан
Шрифт:
Утром, закончив смену, они шли, плечами касаясь друг друга. Марк никогда бы не решился идти с ней обнявшись на людях, как это делали другие. Не потому, что стыдился. Он всегда думал: «Большое чувство — не для посторонних взглядов». Марина соглашалась с ним.
Они шли вдоль набережной, навстречу им спешили их друзья, и то и дело слышалось:
— Привет рабочему классу!.. Салют докерам!..
Марк любил это слово — «докеры»! Докеры — сильный, мужественный народ. Везде. Когда Марк читал, что в Америке или во Франции бастуют докеры и никакая сила не может
— Докеры — это вот! — крепко сжимал кулак.
Марина смеялась:
— Нескромно так о самом себе.
— Я не только о себе. И о тебе. Обо всех.
— А я ведь не очень сильная, Марк. Не такая, как ты...
— Это тебе кажется. Сила не только в мышцах.
Он верил в то, о чем говорил. Верил, что его Марина — сильный человек. Потому что она честная, открытая. Такие не могут быть слабыми.
В док, где они работали с Мариной, каждый год заходил на ремонт нефтеналивной танкер «Калуга». Это был старый корабль, и, если бы не настойчивые просьбы капитана «...еще одну навигацийку поплавать на своем корыте», танкер, наверное, давно уже отправился бы на кладбище и ржавел бы там в ожидании, когда автогенщики раскромсают одряхлевшее тело.
Капитан «Калуги» Андрей Зарубин, моряк лет тридцати, не мог себе представить, что рано или поздно ему придется расстаться со своим танкером. Оттягивая этот час, Зарубин во время ремонта никогда не покидал корабль, вникал в каждую мелочь, и к началу навигации танкер был как новенький.
Уже на рейде, перед уходом в рейс, капитан обычно устраивал в кают-компании нечто вроде банкета для докеров, принимавших участие в ремонте.
В ту весну «Калуга» вышла из дока досрочно. Уже вечерело, когда матросы на шлюпках начали перевозить гостей. Зарубин сам встречал их у трапов, помогал подниматься на борт, провожал в кают-компанию.
Веселый моряк, ладно скроенный, белозубый, с чутьчуть покачивающейся, но не разболтанной походкой, он, как никто другой, умел развлечь гостей интересной беседой, рассказом о необыкновенных приключениях и «переплетах», в которых ему довелось побывать. Он и сам, наверно, не мог бы точно сказать, что в этих рассказах было правдой, а что вымыслом, но, не подчеркивая своего личного участия во всем том необыкновенном, о чем говорил, капитан тем самым как бы давал понять: ему ничего не надо приукрашивать, так как он не главный герой событий. И в то же время ни у кого не возникало сомнений, что именно сам капитан Зарубин и являлся тем героем, без которого ни одно из рассказанных им приключений не было бы таким интересным и необыкновенным...
Кок поставил на стол большой поднос с каким-то незнакомым ни Марине, ни Марку блюдом, рядом — несколько соусов, салатов, внес огромный торт, поверх которого зеленовато-синим, цвета морской волны кремом было написано: «Танкер «Калуга».
Зарубин наполнил бокалы шампанским, рюмки — коньяком.
— Дорогие друзья! — сказал он, встав и подняв свою рюмку. — Завтра мы уходим в море. Мы встретим на своем пути штормы и ураганы, наш корабль пройдет через бури и грозы, дикие стихии не
Марина стояла рядом с ним, он взял ее руку и поцеловал.
Докеры ответили аплодисментами на тост капитана. Марк аплодировал вместе со всеми. Капитан хорошо сказал: «Честные руки, чистые сердца...» Марк был горд сейчас. За себя, за Марину, за всех докеров на белом свете. «Все правильно, — думал Марк, — докеры дают жизнь кораблям, новую жизнь... И правильно, что моряки на всех широтах вспоминают нас...»
Тосты следовали один за другим. Капитан наполнил бокал Марины темно-красным вином, попросил:
— Скажите нам напутственное слово.
Глаза Марины блестели, лицо порозовело. Она подняла бокал и долго смотрела на него. Яркий свет пронизывал тонкий хрусталь, рубиновое вино искрилось, и Марине казалось, что в ее руке горящий факел.
Она улыбнулась капитану и сказала:
— Мы тоже никогда не забываем моряков. Никогда. Потому что они большие наши друзья... Есть такая поговорка: «Душа моего друга — моя душа». Это хорошо. Правда, капитан? Нас спаяло родство душ... Так говорил Марк... Марк Талалин.
...Начались танцы. Марк танцевать не хотел. Он подсел к штурману, бывалому моряку с огрубевшим от соленых ветров лицом. В отличие от своего капитана, штурман был немногословен. «Да, в Бискайском дает! — говорил он. — Тропики?.. Чертовски жарко... Циклон?.. Закрутит так закрутит...»
Марк закурил, поискал глазами Марину. Ее нигде не было. Сначала он не обратил на это особого внимания: наверно, на минутку вышла.
Штурман в это время говорил:
— Андрей Зарубин — настоящий моряк. Дело знает... С ним можно плавать... Вот только насчет женщин... Он щелкнул пальцами, невесело улыбнулся. — Без меры... Не одобряю... Моряк должен быть честным во всем...
Марк тяжеловатым взглядом обвел кают-компанию.
Кружились пары, за столом шел оживленный разговор. Кто-то негромко пел: «Капитан, капитан, улыбнитесь...»
Еще не осознанная, без всякой связи со словами штурмана тревога подкрадывалась к Марку. Он не смог бы объяснить, что с ним произошло. Вдруг стало зябко, будто от иллюминаторов потянуло промозглым, гнилым ветром. Марк невольно вздрогнул. Тыльной стороной ладони провел по лбу — он всегда так делал, когда волновался. Потом опустил руку на плечо штурмана, спросил:
— Что вы сказали?
Штурман не понял:
— О чем ты, парень?
— О капитане... О женщинах...
— А-а... Говорю — не одобряю. Тебе налить?
— Не надо!
Он резко поднялся из-за стола, еще раз оглядел каюткомпанию и вышел.
Тревога не покидала: неожиданный уход Марины из кают-компании и ее долгое отсутствие он теперь связывал со словами штурмана о Зарубине.
На мгновение Марк остановился, подумал: «Этого не может быть! Столько лет дружбы, разве она может обмануть?»