Льды уходят в океан
Шрифт:
Медленно, сцепив у подбородка холодные пальцы, Марина пошла к своему дому. Прислонилась спиной к мокрой кирпичной стене, закрыла глаза, застыла. Не плакала, а просто стояла, как-то сразу обессилев. И даже когда услыхала чьи-то близкие шаги, не шевельнулась, не открыла глаз.
— А Марья стояла и стыла в своем заколдованном сне... — Это был голос ее двоюродной сестры Анны. Голос словно издалека.
Анна взяла Марину за плечи, встряхнула:
— Ты с ума сошла? Стоять раздетой на таком холодище! Жить надоело?
— Не трогай меня, —
— Оставить тебя в покое? — Анна крепко взяла ее под руку, насильно повела в дом. — Это здесь-то, на лютом холоде, ты ищешь покоя? Ну и ну! Не дури, дева. Слышишь, не дури! — повторила она, когда Марина попыталась высвободить свою руку. И уже мягче: — На тебе лица нет, голубушка. Синяя, как мертвец...
Анна привела ее в комнату, усадила на кровать, сняла с вешалки пуховый платок, набросила его на плечи Марины, обняла ее. И коротко потребовала:
— Рассказывай.
— Не сейчас, — чуть слышно проговорила Марина. — Потом все расскажу.
— Нет, сейчас! Он ушел? Он совсем ушел, твой белобрысый Марк?
Марина посмотрела на сестру, беспомощно покачала головой.
— Лучше бы он не приезжал. Было все проще.
Анна жестко сказала:
— Не ври. Ни мне не ври, ни себе. Никогда тебе проще не было. Ты думаешь, я ничего не видала? Думаешь, я ничего не понимала?
— Ты и сейчас ничего не понимаешь.
Анна почувствовала, как дрожит все тело сестры. Будто в лихорадке. И увидела слезы на ее глазах.
— Зачем он приехал? — спросила она. — Зачем он приходил к тебе? Он обидел тебя?
— Обидел? — Марина ладонью вытерла глаза, взглянула на Анну. — Нет. Он пришел, чтобы остаться.
— А ты? Ты прогнала его?
Марина с минуту помолчала, потом как-то странно улыбнулась:
— Прогнала? Марка нельзя прогнать.
Анна вздохнула, откровенно призналась:
— Я и вправду ничего не понимаю. Ты вроде как гордишься своим Марком. Превозносишь его, а сама... Эх, дева, дева... Понимаешь ли ты хоть сама, что с тобой происходит?
— Сама?..
Марина провела рукой по лицу, словно стирая с него боль. Понимает ли она сама, что с ней происходит? Наверно, нет. Два года чувствовала, что не может забыть Марка, все время в душе носила неотвязчивую мысль: «Таких, как Марк, больше нет». И тут же думала: «Разве он простит?» Помнила ту ночь и то, как он тогда сказал: «Уходи. Совсем уходи. Ищи свой причал в другом месте».
Причал...
Сколько раз мечтала: пришел бы он, ее Марк, все забыла бы, всех бы забыла, отдала бы ему всю себя без остатка, любила бы так, как никто его не полюбит. Мечтала об этом, а знала другое: слишком много растерялось. И если он заглянет в нее попристальнее — отшатнется. Может, и не прогонит, но что это будет за жизнь?!
— Что ж ты ему сказала? — после долгого молчания спросила Анна.
Марина едва заметно усмехнулась.
— Сказала... Много, мол, времени прошло с тех пор, переменились мы. А то, что было, иным
— Тебе и вправду так кажется?
— Дурочка ты, Анька.
— Спасибо. Только ты вначале на себя погляди. Куда уж какая умница! «Разве ж Марка можно прогнать?» А не прогнала бы, так не ушел бы. Чего ж реветь теперь?
Анна встала, прошлась по комнате и снова вернулась к сестре.
— Ну, хватит, — сказала она. — Хватит, слышишь? — И вдруг рассмеялась. — А Марк-то твой белобрысый — красавчик! Плечи — во! Силушки небось у других не занимать. Приголубит такой — замрет сердечко. Замрет, а?..
Марина молчала.
— Чего молчишь? — не унималась Анна. — Не жалко, что другую вместо тебя приголубить может? Я бы на твоем месте... Эх, дева, дева... Мне вот уже под тридцать, а я, сама знаешь, все берегу себя... А для кого берегу? Попадется какой-нибудь хлыщ, скажет: «Наверно, до меня никому не нужна была?» Удавлюсь тогда с горя. Порой думаю: плюнуть на все, кинуться на шею любому молодцу да крикнуть: «Бери!» И не могу... Не могу без любви... Грязи боюсь... Ведь не отмоешь ее потом...
Анна взглянула на Марину. Та сидела совсем неподвижно. И невидящими глазами глядела сквозь нее. Наконец чужим голосом сказала:
— Да, потом не отмоешь...
— Я не про тебя, — спохватилась Анна. — Не про тебя, слышишь?
— И про меня, — глухо проговорила Марина.
— Нет, я вообще... Ни про кого. Так просто... А глаза у твоего Марка вроде как уж очень печальные...
Марина вздохнула. И опять надолго замолчала.
ГЛАВА III
1
Марк проснулся, когда и Степан Ваненга, и Саня Кердыш были уже на ногах. Кердыш стоял у своего фрегата, ненец сидел на кровати. Говорили они шепотом, боясь, наверно, разбудить его. Говорили о нем, о Марке. И, кажется, в чем-то не соглашались друг с другом.
— К Беседину не надо, однако. — Степан встал, подошел к Кердышу и остановился рядом с ним. — Нехороший Беседин человек. Жадный шибко, ух какой жадный. И других учит: хватай-хватай!
— Плевать на Беседина, — сказал Кердыш. — Каждый человек своим умом живет. Если Беседин дрянь — значит, и все у него там дряни, что ли?.. Чудишь, Степа. Да и куда еще. Дня три назад Беседин шумел в кадрах: «У меня аврал, подбросьте двух сварщиков...» Сам слыхал. А ему сказали: «Нету сейчас сварщиков, подожди». Вот и дело.
— Плохой он человек, Беседин, — продолжал Степан. — Не надо бы к Беседину...
Марк сбросил одеяло, натянул брюки. Кердыш и ненец разом обернулись. Степан сказал:
— Проснулся? А мы тут с Саней толкуем: куда тебе работать идти?
— Слышал, — улыбнулся Марк. — Этот Беседин кто — бригадир?
— Бригадир, — ответил Кердыш. — Ему сварщики нужны. Будем тебя к нему устраивать, не возражаешь?
— Ладно. Спасибо за участие.
— Беседин — классный сварщик, большой мастер, — сказал Кердыш. — На каждом собрании его хвалят.