Лэ о Лэйтиан
Шрифт:
Видением страшным, преддверием сна
Тихо под своды проникла волна
Ароматов цветочных эльфийских, летя
Из долины эльфийской, где капли дождя
Сквозь воздух вечерный звенят серебром;
И жадно глядели, столпившись кругом,
Голодные твари, рожденные тьмой.
Руки подняв, со склоненной главой,
Она тихо запела, в напеве простом
Тема дремоты, охваченной сном,
И больше заклятий в ней были глубины,
Чем были
Мелиан песни, что дивны, легки,
Спокойны, бескрайни они, глубоки.
Взметнулись, погасли Ангбанда огни,
Умерли, в тьму превратились они;
Чертоги поникли под сводом своим,
Подземные тени катились по ним.
Звуки исчезли, движенья застыли,
Дыхания звуки слышны только были.
Во тьме полыхало лишь пламя одно:
Во взгляде у Моргота было оно;
Звук лишь один темноту разорвал:
Безрадостный Моргота голос сказал:
– То Лутиэн, Лутиэн то пришла,
Обманом вершатся у Эльфов дела!
Добро же пожаловать все же в чертог!
От каждого пленника будет мне прок.
Как там Тингол в своей яме сидит,
Откуда, как робкая мышь, он глядит?
Что там случилось с его головой,
Что заблудилось дорогой такой
Дитя его? Или не может найти
Лазутчикам все же получше пути?
Песня замолкла ее в этот миг.
– Путь, - она молвила, - долог и дик,
Не Тингол меня слал, и он даже не знает,
Восставшая дочь где отныне блуждает.
Но любая дорога и тропы везде
На Север ведут, и я ныне в беде,
Здесь, трепеща, и с обличьем простым,
Я перед троном склоняюсь твоим;
Ведь Лутиэн может песней своей
Даровать утешенье сердцам королей.
– И здесь ты остаться должна поневоле,
Да, Лутиэн, ныне в счастье и боли -
Боли, для тех подходящей судьбе
Рабов, что восстать порешили в борьбе.
Не должна ли ты с ними судьбу разделить
Трудов и работы? Иль должен разбить
Я тело твое, и погибнуть должна
Хрупкость твоя? И какая цена
Детской, ты думаешь, песне твоей,
Смеху? Ведь есть менестрели сильней
Во власти моей. Но могу отложить,
И дать еще время немножко пожить,
Недолго совсем, хоть была б дорогой
Лутиэн, что чиста и прекрасна собой,
Прелестной игрушкой на отдыха час.
Цветы средь садов вырастали не раз,
Такие, как ты, и всегда целовать
Их боги любили, чтоб после бросать,
Чтоб их аромат под ногами
Но редко находим мы отдыха миг,
Наши труды тяжелы и трудны,
От безделья богов мы тут ограждены.
Кто б не попробовал поцеловать
Сладкие губы, иль, бросив, сломать,
Бледный, холодный цветок сокрушить,
Забавляясь, как боги, часы проводить.
А! Проклятье Богам! О неистовый голод,
О жажды слепой пожирающий холод!
Вы прекратитесь на миг потому,
Что эту добычу я ныне возьму!
В пламя огонь его глаз полыхнул,
Руку свою он вперед протянул.
Лутиэн отскочила, как тени волна.
– Не так, о король!
– закричала она, -
Повелители слушают скромную трель!
Тоном своим ведь поет менестрель;
И кто-то сильнее, и кто-то слабей,
Но с песнею каждый приходит своей,
И выслушать надо немного любого,
Хоть нота груба и бессмысленно слово.
Но Лутиэн может песней своей
Даровать утешенье сердцам королей.
Слушай теперь!
– Подхвативши крыла,
В воздух вспорхнула, проворна, мала,
От ладони его ускользнула, кружа,
Пред глазами его пролетела, дрожа,
И танец беспечный она соткала,
Над железной короной, танцуя, плыла.
И песня внезапно опять началась,
Там, словно капли росы, раздалась,
С небесных высот в этот сводчатый зал
Голос ее зачарованный пал,
И превратился он в бледный поток,
Что среди снов серебром ныне тек.
Взмахнула она тут летящим плащом,
И чары текут и сплетаются сном,
Пока она мчалась во тьме глубины.
Кружилась она от стены до стены
В танце, который все Эльфы земли
С этой поры сотворить не могли;
Тише скользит, чем летучая мышь,
Как ласточка, быстро, под сводами крыш,
И более странно, волшебно, прекрасно,
Чем Воздуха девы, что светятся ясно,
У Варды в чертогах находят приют,
Их крылья в ритмичном движении бьют.
Гордый Балрог склонился, склонился и Орк.
Глаза все закрылись, в дремоте весь полк;
Потухли огни, и спокойны сердца,
Но птицею пела она без конца,
Над тьмою кромешного мира, одна,
В экстазе волшебном кружилась она.
Закрылись глаза все, и только горели
Моргота очи, они лишь глядели
Удивленным и медленным взглядом кругом,
Их чары сковали в напеве своем.
Пошатнулась их воля, и пламени свет