Лебеди остаются на Урале
Шрифт:
— Да, я не сказал вам самого главного. Только по секрету, это должно остаться между нами, — продолжал Казимир Павлович. — Я ухожу от вас. Мне предложили перейти в Пермь, главным геологом треста.
— И вы дали согласие?
— Да. Одобряете?
Хамзин насторожился. Кто же останется вместо Великорецкого, кто возглавит экспедицию? Нельзя упускать такую возможность.
— На кого же вы нас оставляете? — осторожно спросил Хамзин. — Неужели мы попадем под пяту Белова?
У старика было превосходное настроение.
— Само
— Вряд ли это возможно в моем возрасте…
Великорецкий успокоил:
— Москва уже одобрила мой выбор. Поздравляю!
— Завидую я вам, — вздохнул Хамзин. — Во-первых, как ни говорите, город. Пусть захолустный, но все-таки город. Чистая постель, нормальное питание, интеллигентное окружение, театр и так далее. Во-вторых, вам пора заняться лечением. Врачи живо поставят вас на ноги. Да и нам теперь вы сможете больше помогать. У вас будет власть! А за доверие благодарю. Такое никогда не забывается. Я всегда ценил вашу дружбу…
Часом позже Хамзин спросил:
— Когда собираетесь уезжать?
Великорецкий пожал плечами.
— Наверное, через несколько деньков, как только получим приказ.
— Теперь выслушайте меня, — сказал Хамзин.
Великорецкий, сделав над собой усилие, возразил:
— Нельзя ли отложить деловой разговор до завтра?
— Нельзя. Нам надо поговорить сегодня. Если вы хотите спасти свое доброе имя, вы должны действовать немедленно.
Казимир Павлович покорно склонил голову.
— Поражение Губкина в Совете по изучению производительных сил СССР дает нам возможность решительно выступить против авантюристов. Губкина взяли за горло в Москве, а нам здесь надо взяться за Белова. Они друг друга стоят.
Великорецкий не ухватился за эту идею: он был осторожен. Да и дела экспедиции теперь его мало касаются.
— Как же я возьму Белова за горло? Теперь это уже ваше дело. — У Казимира Павловича хватило чувства юмора, чтобы улыбнуться.
Хамзин сердито продолжал:
— Вы сами отлично понимаете, что при сложившихся обстоятельствах необходимо принять экстренные меры. Надо создать авторитетную комиссию, привлечь местную власть, проверить деятельность Белова…
Великорецкий молчал. От него требовали решительных действий, а он был бы рад, если бы все это произошло уже без него.
— Конечно, я вам благодарен за совет. Только дайте все обдумать. Я не люблю торопиться… — сказал неопределенно Великорецкий.
— Смотрите, как бы не опоздать.
— Обязательно подумаю, — пообещал Великорецкий, поднимаясь. — Перед отъездом соберу всех и выскажу свое мнение. Можете быть уверены во мне.
Великорецкий сдержал свое слово. Накануне отъезда он собрал геологов и обратился к ним с речью:
— Вы уже, наверно, знаете, дорогие мои коллеги, что я уезжаю, теперь мне придется заниматься не одной, а несколькими экспедициями. Однако Башкирская экспедиция останется для меня самой интересной. Я пристально буду следить за вашими успехами, и вы можете рассчитывать на мою поддержку. Пишите, звоните, приезжайте.
Повернувшись к Белову, он добавил:
— Мы с вами,
После того как в буровую контору понавезли разных машин (десять тракторов и не меньше грузовых автомобилей), геологи все реже стали обращаться к услугам конюха, а после организации столовой Шаймурат остался совсем не у дела. Старик уже подумывал, не уйти ли ему из экспедиции. Ведь он теперь совсем никому не нужен.
Однако Белов не отпустил его. Да и Шаймурат успел привязаться к этим странным людям, таким же бродягам, как и он сам. У геологов не было своего дома и семьи, как и у Шаймурата. Всю жизнь они скитались — точь-в-точь как зимогоры.
Накормив и напоив сытых, разжиревших от безделья коней, Шаймурат сел возле конторы, ожидая приказаний. Иногда он заглядывал в «каменную библиотеку», где были сложены керны, чтобы перекинуться несколькими словами с Людмилой или Камилей. Если же начальников не было, отправлялся на буровую.
Вот и сейчас старик сидит на завалинке культбудки, внимательно наблюдая за жизнью четвертой буровой.
«Люди строили башни от высокомерия, они хотели быть ближе к небу, — рассуждал он. — Башкиры строили мечети, русские — церкви, евреи — синагоги. Геологи тоже построили высокую башню, но, в отличие от верующих, для того, чтобы быть подальше от неба и поближе к недрам земли».
Ему давно хотелось узнать, как бурят землю, да гордость не позволяла расспрашивать. Не подобает старику, подобно мальчишке, проявлять любопытство. До всего он привык доходить своим умом. А тут, как ни верти, сам ничего не поймешь.
Вот перед ним высокая башня, обтянутая канатами. Внутри точно гром гремит. Справа машина — локомобилем называют, — она дает силу станкам. А что происходит там, внизу, один аллах ведает…
Гудят машины, снуют люди.
Шумный Ага Мамед, «черный человек», как его зовут в Карасяе, не присядет ни на минуту. С ним, со стариком, пожалуй, можно было бы поговорить. К Птице лучше не подходи — такой он занятой человек. Кроме своих рабочих, никого не признает.
Даже с новым начальником экспедиции Хамзиным в пререкания вступает.
Не расспросить ли Бурана? Как ни говори, свой человек. Надо только так начать разговор, чтобы парень не заважничал… Но сейчас Буран стоит у станка, командует своими помощниками. Придется дождаться конца вахты. Смотри, какой упорный этот Буран. За несколько месяцев бурильщиком стал. Шаймурат не верит Галляму, который утверждает, что бурильщиком всякий может стать, если захочет. «Ничего там сложного нет, — уверяет кузнец. — Секрет простой. Два тормоза: ручной и ножной. Следи себе, как труба уходит под землю, да не зевай. Если бы я только захотел, твой Буран не поспел бы за мной».