Лебеди остаются на Урале
Шрифт:
— А подготовка к оборудованию скважин не задержится? — с беспокойством спросил Белов.
— Положитесь на меня, на нас с Людмилой Михайловной. Надеюсь, вы не думаете, что без вас сорвется опробование? Когда речь идет о том, быть или не быть уральской нефти, каждый из нас заинтересован в успехе дела. Добиться согласия начальства на бурение новых площадей — более трудный вопрос. Кому же, как не вам, решать его?
Белов действительно оценил благородство начальника экспедиции. В такое тяжелое время Хамзин не боялся ответственности. Теперь предстояло из двух неотложных дел выбрать самое трудное — в самый неблагоприятный момент отставить планы расширения разведочного бурения. Нужно смотреть
Сагит Гиззатович, незаметно наблюдавший за Беловым, остался доволен, — все шло как по маслу.
— Я вас не тороплю. Можете выехать, и после испытания третьей скважины, только имейте в виду, что к этому времени подоспеет опробование четвертой. А это важнее. Выбирайте!
Нельзя было не согласиться с доводами Хамзина.
— Видимо, все-таки придется ехать сейчас, — согласился Артем Алексеевич.
— Тогда не задерживайтесь, — посоветовал Хамзин, подавая руку. — Документы будут оформлены к утру…
— Ты спрашиваешь, почему на мне висят платья? Почитай, Камиля, мой дневник. Я вся тут. — И Людмила Михайловна передала толстую тетрадь Камиле.
Камиля с удивлением посмотрела на Милованову и раскрыла тетрадь.
«1 июня 1932 года.
Сегодня мне исполнилось двадцать три года. И никто не вспомнил обо мне в этот день. Может быть, задержались телеграммы? В эту глушь даже телеграммы приходят на пятый день…
2 июня.
Усилилось выделение газов на третьей буровой. Однако радости мало. Бурим, но не знаем, где достанем деньги на зарплату рабочим. Есть приказ о прекращении бурения.
3 июня.
Девчонка, не паникуй!
4 июня.
Даже Алтынбаев не сумел помочь: трест настаивает на своем.
5 июня.
Я не люблю Артема. Дура и еще раз дура.
6 июня.
Наконец-то телеграмма от дедуси и бабуси!
7 июня.
Белов накричал на меня. Ну и пусть… Корабль идет ко дну.
Хамзин толкует о том, что наше дело безнадежно. Не говорит прямо, все хитрит! Юлит! Вижу его насквозь! Ничем не лучше Казимира Павловича. Такой же.
9 июня.
Белов собирался ехать в Пермь. Не позволила, отругала. Разве можно бросить буровые? Откуда только у меня злость взялась. Удивился, нахмурился, разозлился и… послушался.
10 июня.
Вся моя нынешняя жизнь — сплошное ожидание. Жду нефти и…»
— Я никогда не буду вести дневник, — сказала в раздумье Камиля.
— Почему?
— Память хранит самое дорогое, а бумага — все без разбора…
Вокруг экспедиции разгорелись такие страсти, что только держись. Из Москвы, Уфы, Перми летели телеграммы. Одни распоряжения исключали другие. Не знаешь, что и делать.
Белов не поехал в Пермь. Почему передумал, непонятно. Вдруг главный геолог решил созвать рабочее собрание. Зачем? Надо узнать о его намерениях. Оплошаешь — влипнешь в неприятную историю. С ним надо держать ухо востро!
Рабочее собрание — последняя ставка Белова. Так сказать, контрудар по тресту. Опасная игра!
Размеренная жизнь Хамзина была нарушена. Даже коллекция часов и ароматный чай не приносили ему успокоения.
В глаза бросались набранные крупным шрифтом заголовки. На первой странице: «За 80 дней в колхозы вступило 47 000 хозяйств. Упорно выкорчевывать корни правого оппортунизма, развернуть наступление на кулака…» Он не стал читать статьи, перевернул страницу. Перед глазами замелькали другие заголовки: «После чистки уволено 17 человек». Это не то, что ищет Хамзин. Далее: «Сельмаш» вступает в число действующих заводов». Вот еще одна статья: «Закончить реализацию нового алфавита. Тот, кто не борется за латинизацию, объективно помогает классовому врагу…»
«И здесь ищут врагов, — усмехнулся он, отбрасывая в сторону газету. — «Вычищено». И это говорят о людях! Среди них, наверное, есть старые интеллигенты. И как только людям не надоедает все это печатать каждый день, а тысячам людей читать такую чепуху?!»
Чай остыл, потерял вкус. Проклятая газета, холодный шершавый лист бумаги отнял аромат у чая.
Перед глазами снова мелькают новые цепкие слова: «Миллионы рабочих — на стройки социализма», «Догнать и перегнать передовые капиталистические страны…».
Он сегодня, как никогда, скверно настроен и зол. Надо взять себя в руки. Хамзин поднимается, чтобы налить себе еще стакан чая. Напиток обжигает пальцы. Хамзин ставит стакан на газету. Серый лист продолжает вопить: «Без промаха бить по конкретным носителям ползучих темпов!», «Распутице не скажешь — без доклада не входить!», «Едоцким» настроениям вынести смертельный приговор!».
— Смертельный приговор «едоцким» настроениям! — Хамзин расхохотался.
В пустой комнате громко смеялся человек. Смеялся над людьми, коверкающими язык в газете, над собой, над своей неудачно сложившейся жизнью.
В последнее время он часто ловил себя на том, что ему хочется плюнуть и бесповоротно перейти на сторону Белова и весь остаток своих дней посвятить поискам нефти в родной Башкирии. Но тут же он говорил себе: «Сагит, не торопись!» Что будет, если нефть в Карасяе не найдут? Ведь он, как начальник экспедиции, тоже за все в ответе, и ему могут пришить вредительство.
Вот и метался Сагит Гиззатович меж двух огней: и Белова боялся прогневать и Великорецкому клялся в верности. Всю жизнь он привык быть орудием в чьих-то руках и слепо выполнять чужую волю. А теперь все надо было решать самому, и Хамзин не находил в себе нужной для этого силы.
У него было такое чувство, будто его обманули, будто он сам себя обманул: занятый чистой геологией и своей уникальной коллекцией часов, он проглядел в жизни что-то важное, без чего жизнь теряла свой смысл, становилась прозябанием…
Хамзин смотрит на часы, которые равномерно и равнодушно тикают, отсчитывая остаток жизни. И куда они торопятся?
Впервые в контору набилось столько народу. Когда все шло нормально, люди, работавшие на разных вахтах и в разных сменах, никогда не могли собраться вместе.
Артем Алексеевич пришел на собрание с надеждой. Он внимательно всматривался в полутемный зал, освещенный семилинейной лампой. В первых рядах — знакомые лица рабочих. Чем дальше, тем больше расплываются лица, а там, в конце зала, два темных, притихших угла.
Против него, Белова, трест, природа… Но он ведь не один! Эти люди вместе с ним занимались большим делом, он все время чувствовал их локоть, а это имеет решающее значение в бою… Он верит им. Как же иначе? Вон сидит Ага Мамед, он так же, как и Белов, мечтает найти нефть. Это дело чести для бурового мастера. Хамзин тоже головой отвечает за экспедицию.