Лечение электричеством
Шрифт:
За руль сел Адам, перебросившись с Эвой несколькими неясными репликами. Толстяк забралась в багажник. Грабор захлопнул за ней вертикальную дверцу, постучал по стеклу — мол, как ты там. Она в ответ напялила на себя детскую бейсбольную кепку, сделала губами «сю».
— Адам, вы любите «Битлз»? — бодро спросила Серафима на одном из перекрестков.
Оласкорунский промолчал, дожидаясь светофора. Казалась, он ведет машину с закрытыми глазами.
— Сегодня много полиции, — сказал он.
— А я люблю.
Толстяк в заднем отсеке запела
— Дайте мне сигарету, — она обернулась к Грабору. Оласкорунский полез в карман, но Грабор уже протянул ей пачку.
— Джон Леннон умер, — включился в разговор молдаванин.
— Его убили, — поправила Фима.
Толстяк продолжала накручивать шарманку Эдит Пиаф. «Па-па-па, па-па-па.» Адам вел машину настолько медленно, что и само это могло внушать подозрение.
Город спал, на деревьях мерцали лампочки, Санта Клаус, развалившись в санях, недвижимо гнал своих оленей. Рога одного из них, сделанные из скрученных ленточек папье-маше, были закинуты на правое плечо и доставали своими отростками угол белого кирпичного дома, за которым им было нужно поворачивать.
— Вы когда-нибудь разбивали пиниату? Завязывают глаза. Дают дубину.
— Любишь сладкое?
— Адам, просто я люблю сладость разрушения.
С такой же вызывающей тщательностью Оласкорунский припарковался возле соседского «Шевроле», помог Лизоньке вылезти из багажника. Захлопнул двери, два раза свистнул бипером и положил его в карман. Они вошли во двор с мельтешащими насекомыми под лампой. Монблан вскочил, разулыбался слюнявой пастью. С танцами последнее время он уже ни к кому не приставал.
У самых дверей дома, почти на пороге, Эва качнулась в сторону Оласкорунского, пытаясь вырвать ключи от машины из его пальцев. Тот отреагировал движением корпуса слишком резко и толкнул ее, высвобождая накопившееся напряжение или просто не рассчитав своих сил.
— Штоты, ну штоты, — процедил он в тот момент, когда она плашмя рухнула наземь. Своей беленькой шубкой, еще более светлой прической каре, хрустнув, как казалась, не только костьми, но и засохшим скальпом лакированных прядей.
ФРАГМЕНТ 31
Он тут же бросился к ней, чтобы помочь подняться, но она сама вскочила на ноги, стараясь ударить его по лицу, отодрала от себя его руки и пробежала в дом, отбрыкиваясь от попыток, не слушая извинений.
— Это случайность, — голос Оласкорунского дрожал, несмотря на его внешнюю уверенность. Грабор ринулся за ними следом, Толстая обняла мальчика, но он вырвался и тоже вбежал в дом.
— Случайность, — хрипела Эва, бесстрашно набрасываясь на Оласкорунского и, хотя он был выше ее на голову, уже поцарапала ему лицо. — Ты бросил меня в грязь. Перед людьми, — повторяла она, до сих пор не привыкнув к этому новому для нее унижению.
Она хаотически двигалась по комнате, увлекая за собой Адама, уронила
— Приживал, сука, — ей удалось высвободить одну из рук, и она мокро хлестанула Оласкорунского по щеке ладонью. — Дай мне ключи, — вдруг сказала она и, обессилев, раскинулась на полу.
Молдаван в доме не было, и Грабор вышел на улицу.
— Убери ребенка, — рявкнул он на Лизу.
Она стояла посередине комнаты с насмешливым видом. Грабор тоже не особенно волновался.
Молдаване уже завели автомобиль и о чем-то перешептывались за закрытыми стеклами. Грабор открыл дверь Фимы и сказал:
— Пойдем, — он не знал, что может сказать еще. — Я люблю «Битлз».
Те нерешительно повиновались.
Когда они вошли в дом, то застали всех в прежних позах. Эва лежала под Оласкорунским, иногда предпринимая попытки к действию. Тот успокаивал ее словами:
— Новый год. Миллениум. Гости пришли.
На какую-то долю секунды он расслабился, и Эва вырвалась из-под его твердого тела.
— В грязь. Сволочи, — она схватила сковородку, полную холодных жареных баклажанов, он успел увернуться, и она ударила его ею плашмя по уху. Коричневая маслянистая масса потекла по волосам и бороде Адама.
— В грязь, — выговаривала она, и в ее глазах стоял бесстрашный блеск.
Она швырнула сковородку в многопредметность залы, отошла обратно на кухню и бросила в Оласкорунского фотоаппарат Лизы. Адам умело отклонился и, отряхивая баклажаны со своих локонов, холодно спросил:
— Ты понимаешь, штоты делаешь?
— Вон из моего дома. Вот что я делаю. Дай мне ключи от машины.
Толстяк неожиданно пробудилась от своего насмешливого одиночества и, увидав молдаван в комнате, двинулась на них и сказала:
— Валите отсюда. Хором. Это не ваш праздник. Наш праздник.
Грабор помахал им рукой на прощание. Ребенок молчал и лишь иногда обращался к матери вскриками. Грабор попытался объяснить ему, что происходит.
— Мама волновалась за твою безопасность, — сказал он.
В этот миг Эвка двинулась в сторону террасы, Адам уже не препятствовал ей. Она подошла к вазе с цветами, дотянулась до нее и швырнула в стену со всем содержимым. Грабор взял мальчика за руку, и они пошли с ним наверх.
— У нас на сегодня много планов, — напомнил он Стасику. — Мне нравится, что твоя мама такая храбрая. Совсем не боится Адама.
— Мне тоже нравится, — согласился мальчик.
— Будем смотреть «Синдбада»?
— А они?
— Скоро придут. Подожди меня здесь.