Лечить нельзя помиловать
Шрифт:
Обед подавала премиленькая служаночка с голубыми глазами и в накрахмаленном чепчике.
– Лола, ты опять выросла из своего платья, – удрученно покачал головой хозяин дома.
– Да. Еще немного, и я выиграю наш спор, – захлопала в ладоши горничная.
Вот те раз. Мне приходилось бывать в домах аристократии, и ни одному слуге не пришло бы в голову разговаривать с господином, глядя ему в глаза, да еще и в такой задорно-вызывающей форме.
– Спор?
– Его благородие сказали, что, если я вырасту настолько, что смогу дотянуться до самой высокой каминной полки, он доверит мне быть камеристкой будущей маркизы, – лучезарно улыбнулась
– И конечно, она кинулась учиться делать прически и наносить макияж, чтобы быть полезной будущей хозяйке, считая победу уже в кармане, – укоризненно пробормотал Алеон, всем видом показывая, какая у него своенравная прислуга.
Своенравная и ничуть не зашуганная.
– Тебе не нравились слуги в родительском доме? – догадалась я.
– Двуличные, запуганные побоями крысы, преданные только отцу, – помрачнел капитан. – С удовольствием сдавали нас с братом папеньке по любому поводу, мстя «щенкам» за плети, сыплющиеся на их спины от руки хозяина.
До прихода адвоката оставалось два часа, когда мне отвели гостевые покои и порекомендовали расслабиться. Прислуживать взялась Лола, со страстью кинувшись описывать, какой чудесной камеристкой она станет.
– Госпожа, возьмите меня! Я умею плести любые косы, делать массаж, парить вениками, смогу подшить любую одежду.
– Тебе лет-то сколько, дитя рабочего класса?
– Шестнадцать, – неохотно потупилось создание. – Я почти взрослая. Только грудь не растёт.
– С гормонами всё в порядке, – я снисходительно осмотрела эндокринную систему служанки. – Наверное, ты поздний цветок. Давно работаешь на эрла?
– С одиннадцати лет. Мамку взяли кухаркой, а я при ней. Но на кухне и без того работников много, а дом убирать было совсем некому, поэтому его благородие велел учиться скоблить полы и застилать постели, пообещав дать место горничной.
Проболтав с ребенком до полдника, к приходу адвоката я была относительно спокойна. Только саднящее чувство в груди мешало сосредоточиться на вопросах юриста, скрупулезно выспрашивающего обстоятельства моей личной трагедии.
– Что могу сказать, – широкая ладонь адвоката поскребла затылок. Жест неудачника. – Дело ранга «безнадежное».
– Это ещё почему? – раздраженно спросил Алеон, барабаня пальцами по подлокотнику.
– Судиться придется не только с лабораторией мистера Лютера, но с государственной медколлегией. Они выступают правообладателями патентов на разработанные лекарства, как государственный институт, а ваш противник лишь получит процент от реализации будущего товара. Законы Объединенного королевства таковы, что частная лаборатория, даже созданная на базе государственного учебного заведения, не имеет права создавать и распространять лекарственные препараты. И будущая вакцина, в которой сейчас очень заинтересована медколлегия, уже принадлежит государству. Бросая вызов мистеру Лютеру, вы будете бодаться не с ним, а со всей системой здравоохранения, эрлы-маркизы.
– Я… поняла, – саднящее чувство выросло до вполне очевидного страха.
Страх. Мой неотступный назойливый спутник на протяжении пяти лет. Страх, что мне снова не хватит сил бороться за правду и свои права, не хватит власти, благосостояния, душевного спокойствия отстоять саму себя перед лицом местного правосудия.
И этот страх, отступив на короткое время, вернулся снова, ликующе запустив когти в моё сердце.
– Вы отказываетесь представлять наши интересы?
– Сожалею, милорд, – ничуть не сожалеет. – Вероятность
– Это угроза? – сузил глаза маркиз.
– Упаси Сетр, – побледнел от ужаса адвокат. – Ни в коем случае, милорд! Я лишь делюсь опытом: множество частных специалистов из любых сфер, вступая в бой с интересами аристократов, проигрывали и были вынуждены свернуть свою деятельность. И это считалось «легко отделались». Кажется, ваша будущая супруга любит своё дело. Не лишайте её смысла жизни.
– Моя супруга сама… – начал Алеон, переведя взгляд в мою сторону. – Алевтина?
И снова эта власть. Эта безмерная, неограниченная, самодурная власть аристократов, готовых сломать человека, если он стоит на дороге к выгоде. Всё, что сказал юрист, – правда. До последнего слова. Они сожрут даже Алеона и не подавятся, лишь бы не выпустить из рук многообещающую находку. Лекарство от магического заражения станет не просто дорогим, а баснословной роскошью, за которую придется продать органы. И Лютер… Его тоже никто не станет смещать, как и признавать акт воровства моего открытия. Зачем? Он проверенный, прикормленный, связанный обязательствами целитель, который полностью устраивает верхушку – главных бенефициаров деятельности медколлегии. Проще устранить меня.
– Вы свободны, – обрадованный адвокат поспешил убраться вон. – Искорка, ты снова плачешь.
Действительно, лицо под пальцами мокрое. Ну и пусть.
– Мне страшно, – от тихих всхлипов по плечам капитана прошла дрожь. – Они… Они снова победили.
– Кто они?
– Они, – от воя далекой зимней вьюги сдавило горло. – Чертовы аристократы.
Дыхание сперло. Почему я снова бессильна? Почему разрешаю так с собой поступать?
Ребра саднит болью – опьяняющей, одурманивающей. Голова просто раскалывается! Даже плакать больно, каждая слезинка – новая оплеуха, ещё одна вспышка боли.
– Алевтина, – меня почти грубо, но отрезвляюще встряхнули за плечи. –Почему ты столь рьяно ненавидишь аристократию?
– Сволочизм и безнаказанность. Любая жизнь священна и дарована богами, но некоторым аристократишкам я бы с удовольствием помогла встретиться с Создателем.
– Это я давно понял. Сейчас спрашиваю о другом, – надавил голосом Алеон. – Ты сотни раз сражалась со смертью даже на моих глазах. Не боялась проводить в последний путь молодого курсанта. Утерла нос убийцам, спася Альберта. Так почему сейчас тебя колотит от ужаса? Девочка моя, что с тобой?
Бессилие! Бессилие и невозможность отомстить. Со мной безнадежность, заранее проигранная война. Со мной боль. Как тогда, пять лет назад.
– Расскажи, – категорично потребовал эрл Клод. – Я слушаю.
Глава 45
– Где эта бабка? – дверь в кабинет распахнулась без вежливого стука, и на пороге возник бритоголовый пациент. – Где Алевтина Семёновна?
– Сергеевна, – поправила я, кивая медсестре Оленьке. – Перед вашими ясными очами. Присаживайтесь, что беспокоит?