Лед под ногами
Шрифт:
– Сиба? – Сиба – тот восторженный парнишка, которому он рассказывал про панк-рок, новосибирский Академгородок, а тот в благодарность предоставил ему матрас в мае девяносто восьмого…
– Привет. Тебя не узнать.
– Ну дак! – И уже на законных, дружеских основаниях Сиба стиснул
Чащина в объятиях. – Надо отме-етить.
…Заняли стол в соседнем с тем, где происходила дискуссия, зале.
Чащин с Димычем и восемь парней в беретах и косухах, в полупальто со значками Карла Маркса, Сталина, Че Гевары. На шеях – красные платки и
Нарком…
Нарком разлил водку, с сожалением вздохнул:
– Зря Собчучка не появилась.
– Нич-че-о, – зло дернул нижней челюстью Сиба. – Пуля виноватого найдет. – Обнял ладонью стопку: – Поехали!
Глотнув водки, занюхав хлебом, Димыч решился заговорить:
– А я, парни, был уверен, что вы тут из-за Собчак. Акцию хотели?..
Вы из какой организации?
– АКМ, – коротко ответил то ли Льюис, то ли Коба.
– Авангард красной молодежи?! Я давно вас ищу. Ништя-ак!..
Парни хмуро, с подозрением смотрели на него. Чащин объяснил:
– Это мой земляк, Дмитрий. Из Сибири. Мы вместе в группе играли…
– Слушайте, – подхватил Димыч, – а у вас группы есть?
– Еще б! “Эшелон”. Самая актуальная команда сегодня. Остальное – попса и погань.
– А “Гражданка”? – усмехнулся Чащин, вспоминая вкусы Сибы.
–
“Инструкция по выживанию”?
– Прошлое. Сегодня важно только то, что возбуждает массы на борьбу с капитализмом. – И Сиба поднял стопку: – За нашу победу!
Парни дружно, по-братски чокнулись. Димыч тоже сунул стопку в общую кучу.
– А ты, вижу, устроился, – прищурившись, будто целясь, оглядел
Чащина бывший подросток-панк.
– Так… не жалуюсь.
– Молодец. Я тогда думал, что ты загнулся. Когда предаки тебя выгнали. Потом искал, ходил по тусам, все флэты облазил. Никто не видел, не знал, куда ты делся. Ну я и решил, что все.
– Да нет, нормально.
– Ну что ж, ладно тогда…
От этого снисходительно-презрительного тона Чащина защекотало раздражение… Попрощаться и спокойно уйти? Что ему этот Сиба, в котором ничего от прежнего не осталось?.. Но Димыч уже увлеченно обсуждал с парнями идею организации рок-фронта, заодно крыл “за месяц успевший скурвиться ПСМ”.
– Что ж, молодец, – продолжал ехидно похваливать Сиба. – А я вот решил жизнь за справедливость отдать. Нет больше сил видеть всю эту мразь вокруг. Оргию. – Выжидающе посмотрел на Чащина, но не дождался реакции. – Мы им не дадим спокойно страну курочить. Мы, бляха, их ушатаем! Нарком, наливай… Меня, – Сиба потянул бороду к Чащину, – прикинь, уже восемнадцать раз вязали, два раза так отхерачили – по неделе кровью ссал. Понял? Но мы… – Сиба сжал кулаки. – Слышал про нас? АКМ?
Конечно, Чащин время от времени видел сюжеты в новостях, где эти или подобные им ребята то горланили на митингах, то отбивались от омоновцев, устраивали лежачую забастовку на площади Революции.
– Да нет. Я политикой не интересуюсь.
– Зря. – Сиба принял стопку. – Зря. Надо интересоваться, чтоб знать, на какую сторону баррикады встать, когда начнется. Но, учти, мы не каждого на своей стороне принимать будем.
– Хм… Красиво звучит, грозно. – Чащина затрясло, скулы болезненно повело в сторону. – Но понимаешь, Кирилл, ничего не начнется. Зря пыжишься.
– Начне-отся… Ладно, давай выпьем.
Выпили, но уже не так дружно. В соседнем зале зазвучал резкий, агрессивный, усиленный динамиками девичий голос:
– Мы молоды и красивы! Мы учимся, работаем, а не глушим водку, чтобы притупить чувство страха, которое испытывает вся нынешняя политическая элита. Они скоро уйдут. Это вопрос трех-пяти лет. И тогда придем мы!
– Кто эт такая горластая? – нахмурился то ли Льюис, то ли Коба.
– Машка. Дочка этого чмокалы.
– М-м! – лицо то ли Льюиса, то ли Кобы почернело от ненависти: -
Подловить бы ее где и опустить по полной. Тварь.
– Э, ты чего, – напомнил Нарком, – дочь за отца не отвечает.
Сиба дернулся:
– Ответят, все ответят.
– Кирилл, сколько лет-то тебе? – спросил Чащин.
– Мне? – Сиба на секунду задумался. – Мне двадцать три. А что?
– Молодой еще. Тебе, значит, в девяносто первом лет десять было.
– И что?
– Да жалко тебя. Ты под дубинки лезешь, судьбу себе портишь, а за что – не представляешь. Ничего там хорошего не было. И скинули ваш коммунизм поэтому за три дня.
– Погоди-и, – зарычал, распушил бороду Сиба, – ты коммунизм не трогай!
– Ха-ха! Драться полезешь?.. Да, молоде-ец, – анархия тебе надоела, новую игрушку нашел? Теперь, значит, – “пылающей тропой мы идем к коммунизму”?
– Не надо мне тут Летова цитировать. Он все – стерт, забыт… Да ты знаешь вообще, что происходит?! Да по всей Руси!.. Везде чудеса!
– Сиб, – пихнул его локтем Нарком, поймав тревожный взгляд официанта, – потише. Соблюдай.
– Да как! Он ведь!.. – Сиба свирепо, но и с жалостью смотрел на
Чащина. – А ты знаешь, что в Балашихе, в доме одном, портрет Ленина замироточил? У старика, ветерана войны, висел в комнатке, и – капли появились у глаз, и аромат пошел… А в городе… забыл название… попа лишили сана и от церкви отлучили…
– Село Конь-Колодезь Липецкой области, – подсказал Нарком.
– Аха!.. И знаешь, за что? Что он памятник Ленину приказал снести.
Вот так! Сама церковь теперь за Ленина!..
Чащин следил за каждым движением Сибы, внутренне подсобрался – с психами сталкивался редко.
– За ЦДХ, где памятники стоят, вообще происходит… Над головой
Дзержинского, Сталина, остальных – свечение. Понял? Как нимбы! Уже тысячи людей видели, могут доказать. Это ведь знаки. Знаки, что нужно опять…