Леда без лебедя
Шрифт:
Дельфин был сиротой, мать свою, образно говоря, он убил сам, родившись осенней ночью лет двадцать назад, отца отняло море — поглотило однажды вечером, когда юго-западный ветер завывал, как стая волков, а небо на западе пылало кровавым багрянцем. С тех пор эта бескрайняя стихия воды завораживала Дельфина, он прислушивался к морю, словно ему был внятен язык волн, разговаривал с ними, как некогда с отцом, преисполненный любви и детской нежности, и изливал эти чувства, распевая во весь голос дикие песни или протяжные напевы, проникнутые тоской.
—
— Видел? — удивилась Дзарра, и ее огромные смоляные, как киль лодки, глаза округлились.
— Да, там за мысом Каракатиц, где море гладкое, словно масло, он посмотрел на меня, прямо на меня.
У девушки от испуга по спине пробежали мурашки.
Ну до чего же гордая дикарка эта Дзарра! Высокая и стройная, словно фок-мачта, гибкая, как пантера, с острыми зубами, алым ртом, грудью, которая пробуждает желание укусить и погладить, клянусь Святым Франческо Покровителем!
Они с Дельфином любили друг друга с тех пор, как играли вместе, бегали вдвоем за лягушками, опрокидывали крабов или прыгали в бирюзовой воде. Они часто целовались на солнечном берегу и не раз пели дикие песни молодости солнцу и морю… О прекрасная, сильная, дерзкая молодость, ты закалена соленой водой, словно стальное лезвие!
Дзарра ждала его возвращения каждый вечер, лишь только небо за Майелла начинало сливаться с морем и на воде возникали фиолетовые блики.
Лодки, словно стая птиц, появлялись далекодалеко, у мыса Каракатиц. Барка Дельфина плыла первой, прямая, стройная, красный парус надут ветром, загляденье! А он сам стоял на корме недвижный, словно гранитный столп.
— Эй-ей-ей! Как улов? — сгорала от нетерпения Дзарра.
Он отвечал ей, чайки взлетали горластыми стаями со скал, и по всему побережью разносились крики рыбаков и запах моря.
Этих двоих запах моря опьянял. Порой они подолгу, словно зачарованные, пристально смотрели друг другу в глаза, она, сидя на борту лодки, он, растянувшись на дощатом дне, у ее ног, а прибой баюкал их песней, зеленоватая вода колыхалась, словно майский луг под порывами ветра.
— Что у тебя за глаза нынче? — шептал вечером Дельфин. — Готов поклясться, ты — морская волшебница, из тех, что плавают в открытом море, наполовину женщины, наполовину рыбы, видно, так и есть; когда они поют, волосы у них извиваются, словно змеи, и человек каменеет. Однажды ты снова станешь такой волшебницей, прыгнешь в воду, а я останусь на берегу зачарованный.
— Сумасшедший! — цедила она сквозь зубы, приоткрыв рот и запустив руки в его волосы, и повергала его на землю дрожащего, как пойманный леопард.
А море благоухало как никогда.
Однажды в июне на заре мужчины взяли с собой Дзарру рыбачить. Белесый туманный воздух дышал свежестью, в крови разливался приятный озноб, все побережье
Барка лавировала зигзагами, временами подрагивая, как живая; на востоке в направлении скал Де-Феррони еще стояли перистые облака — карминовые, словно краснобородки.
— Посмотри-ка! — сказала Дзарра Дельфину, который управлял баркой вместе с косым Чатте и сыном Паки о, двумя загорелыми до черноты и крепкими как железо парнями, — какие там на берегу дома, маленькие-маленькие, вроде рождественских яслей у дядюшки Ньезе.
— И в самом деле! — пробормотал Косой, улыбаясь.
А Дельфин промолчал, он смотрел на круглые пробковые поплавки над бирюзовой водой, они едва-едва покачивались.
— Ну и красавец же сын дядюшки Ньезе, а, Дзарра? — с легкой иронией сказал после паузы Косой, уставясь на нее своими акульими глазами. Она не дрогнув выдержала этот жгучий взгляд, только прикусила нижнюю губу.
— Должно быть, — ответила она рассеянно, отвернулась и стала наблюдать за стаей чаек, круживших в небе.
— Да будет тебе, так оно и есть! И форма у него таможенного гвардейца, глаз не оторвешь, желтые полосы, перо на шляпе, палаш! Я бы…
Дзарра в истоме запрокинулась назад, грудь ее выпукло обрисовывалась, губы полуоткрылись, волосы развевал мистраль.
— Святой Франческо Покровитель! — прошептал сквозь зубы бедняга Дельфин, чувствуя, что внутри у него что-то оборвалось.
— Поворачивай, Косой, поворачивай!
Этот таможенный гвардеец и вправду напрашивался, чтобы ему перерезали глотку. Проходя мимо Дзарры, он постоянно отпускал ей комплименты, подкручивал свои короткие белобрысые усы, положив руку на эфес палаша. Она смеялась, а один раз даже оглянулась.
— Кровь красная! — загадочно-мрачно говорил Дельфин, когда сын дядюшки Ньезе горделиво прохаживался с ружьем на плече перед качающимися на якоре рядами барок.
И однажды в последний день июля, вечером, все увидели, что кровь действительно красная, да, все увидели.
Солнце садилось среди пылающих облаков, жара нависла над побережьем, словно чаша раскаленного металла, порывы сирокко жгли лицо, словно огненные языки, волны, шумно пенясь, накидывались на скалы, будто бранились. Перед зданием таможни собирали новую лодку для дона Кардилло, запах смолы разносился по всему побережью.