Ледария. Кровь и клятва

Козлова Мария Н.

— Я прошу вас придержать все расспросы до совета.

Едва скрывая возникшую от усталости дрожь в ногах, он молча опустился в кресло. А когда лорды уселись за стол и по залу засновали слуги с подносами, Симель тоже позволила себе расслабиться и села на низкую лавку для слуг у стены. Когда она впервые обнаружила, что даже на приеме ей не найдется места за столом среди лекарей-мужчин, король безжалостно заявил, что нельзя отказаться от имени, не отказавшись от положения. Тогда он еще пытался убедить ее открыться. Они давно оставили эти споры, и Вилиам не знал, что проиграл — во всем была своя выгода. Отсюда, например,

было хорошо видно принцев и высших лордов, и, когда шум немного стихнет, можно будет слышать, о чем они говорят. Симель села как можно ближе к высокому столу и, укрывшись за стайкой пажей, наблюдала за принцами.

Сразу по правую руку от Вилиама сидел Лотпранд — спокойный и волевой, он как будто возвышался над всеми, неизменно выпрямляя спину и не совершая ни одного лишнего движения. За столом он был посредником между ослабленным отцом и шумными лордами. Стоило королю сделать знак, как сын тут же направлял беседу в нужное русло — его глубокий голос не мог перекрыть никто из собравшихся. Симель не могла отделаться от ощущения, что люди подчас не знают, чего от него ждать, так как под обманчивой медлительностью в нем чувствовалась скрытая сила. Она улыбнулась. Вряд ли такой разумный человек стал бы угрожать кому-то, но в том, что многие его боялись, не было никаких сомнений.

Симель едва успела отвернуться, когда взгляд Лотпранда скользнул по ней, и уставилась на собак. Одна из них подползла к Бренельду, и младший принц, посмеиваясь, принялся кидать ей мясо со своей тарелки. Эта очаровательная сцена продолжалась до тех пор, пока другой пес, грязный, невесть как затесавшийся среди королевской своры, не положил приплюснутую, слюнявую голову ему на колено. Принц подпрыгнул, брезгливо отмахиваясь, а сидящий рядом граф Хеймдал и вовсе ударил приблуду сапогом. Тихо скуля, тот откатился к ногам герцога Гронарда и беренского эмиссара. Принц Сейтер, возглавлявший левую сторону стола, поднял бровь и презрительно фыркнул: «Всего лишь собака!» — а Гронард бросил в утешение побитому псу пару костей. Герцог выглядел человеком суровым и жестким, но, похоже, был не чужд доброте. Эмиссар улыбнулся ему, и они продолжили прерванный разговор. Понаблюдав за ними, Симель поняла, что они с графом хорошие друзья.

Отвлекшись на несчастных псов, она не сразу обнаружила, что в зале стало тише, и поняла, что не слышит голоса Лотпранда. Его высочество всматривался в лица придворных, а Вилиам отрешенно глядел в окно. Симель вдруг вспомнила, как он сказал однажды, что и Лотпранд, и Адемар оба стали бы хорошими правителями, и жаль, что трон достанется лишь одному из них. Адемара она видела всего раз, когда он навещал отца перед поездкой в Гудам. У старшего сына Вилиама был острый, цепкий взгляд, с придворными он держался уверенно и непринужденно, и та сила, что Лотпранд скрывал внутри, сквозила у принца в каждом движении. Симель задумчиво вздохнула. Интересно, каково это — быть наследником короны Вилиама, означающей власть над всем известным миром? Возможно…

Король неожиданно подал ей знак и Симель подбежала к столу, сгибаясь в поклоне у подножия трона. Вилиам наклонился к ее уху:

— Боль съедает последние силы. Подай мне твое чудодейственное зелье.

— Сию минуту, ваше величество. Я сварила покрепче, чтобы согнать лет до пятидесяти.

Король усмехнулся. Лекари, удостоенные мест в самом

дальнем конце стола, нервно ерзали, но не осмеливались встать, чтобы предложить свои услуги. Считаться простолюдинкой было намного удобнее.

Симель вернулась к скамье, достала из-под нее ящичек со снадобьями и принялась смешивать питье. Когда большой серебряный кубок был почти полон, кто-то неожиданно коснулся ее руки.

— Эймар! — вздрогнула она, оборачиваясь. — Ты меня напугал.

— Доброго вечера, — поклонился менестрель, изящно плюхаясь на скамью.

— Ну, доброго. Что-то тебя не слышно.

Симель оглядела его с головы до ног. В последнее время Эймар выглядел куда более задумчивым, чем раньше, и работал только над печальными балладами.

— Не уверен, что король посчитает уместным мое пение… — музыкант был смущен, — знаешь, я теперь боюсь играть, когда он рядом.

— Брось, — улыбнулась Симель, закупоривая бутылочку, содержимое которой имело густой приторный запах, — сейчас он не один, здесь полно гостей.

— Не в этом дело. Теперь я… как будто понимаю, что творится у него в душе, и… — Эймар беспомощно взмахнул руками, — ну, ты знаешь.

— Знаю, — выпрямилась Симель. — Но вряд ли кто-то из нас действительно понимает, что творится у него в душе. Так что прекрати бояться! — она подняла глаза к небу и пошла обратно к столу, хотя менестрель был абсолютно прав в своих чувствах. Король выпил отвар и признал, что его крепость согнала еще десяток лет. Когда Симель вернулась на свое место, Эймара там уже не было — он вышел на середину зала и приветствовал слушателей.

Прошел совет, прошли все приготовления к отправке первых воинских частей, и в Плагарде воцарился суетливый беспорядок: на улицах толпились люди, каждый столб опутывали цветные гирлянды, а площадь напоминала летнюю ярмарку. Плагардские латники, королевские гвардейцы и те лорды, что держали военный совет с королем, должны были торжественно проехать через город, отправляясь в карающий поход на Берению.

Симель стояла у бойницы в южной дозорной башне. Внизу собрался весь город, на стенах толпились люди — они кричали, поднимали вверх руки и размахивали маленькими флажками. Дети стремились забраться повыше, стражники только и успевали снимать их с зубцов и возвращать матерям.

Стараясь не поддаваться всеобщему хаосу, тесными группками передвигались священники, благодушно перенося все тычки и удары, неизбежные в такой толчее, и не забывая благословлять окружающих. Симель улыбнулась. Трудно представить, что сказал бы отец Бреттани, окажись он сейчас на стене. Первосвященник Плагарда и Хаубера, второй по святости человек после Верховного Отца Церкви, был слишком нетерпим к праздности и увеселению, но, к счастью, он находился во внутреннем дворе, где король обращался к рыцарям с последним напутствием.

Вилиам вышел на ступени перед входом в замок, чтобы должным образом проводить войска. Он вновь был облачен в просторную мантию с золотой оторочкой, седую голову венчала корона. С дозорной башни не было слышно, что он говорит, но Симель могла поспорить — эти слова были не о предстоящих сражениях, а о мире, который наступит после. Кони стояли не шелохнувшись, рыцари слушали короля, приложив к сердцу правую руку, и в своих ярких цветных накидках были похожи на бабочек, каким-то чудом заблудившихся в снегу.