Леди Арт
Шрифт:
— Сэр Керрелл! — воскликнула одна, широко улыбаясь. Эдвард кивнул в знак приветствия обеим. Девочка засмеялась и, переглянувшись с сестрой, спросила, накручивая локон на палец: — А вы со мной потанцуете сегодня?
Она поджала губки, глаза её раскрылись шире, и Эдвард, смутившись, даже не нашёл, что ответить. Просто пожал плечами и совсем неуверенно кивнул. Но девочкам хватило и этого. Подпрыгнув на месте, они с сияющими улыбками полетели дальше по коридору, кажется, крикнув «увидимся», но слова их уже не доходили до Эдварда.
Он, поникнув, плёлся обратно в зал. Только он виноват в том, что
Оставалась всего пара шагов, золотой свет уже очертил границы на полу. Эдвард глубоко вздохнул, покачал головой, поднял глаза… и замер как вкопанный. Хелена вопросительно изогнула бровь. Она стояла в паре метров от него, держа в руке зеркальце, плечи были напряжены, а взгляд — выжидающе холоден.
— Привет, — выдохнул Эдвард, внезапно потеряв все слова.
— Здравствуйте, сэр Керрелл, — её голос звучал сухо.
Она убрала зеркало в сумочку и собиралась уйти, но Эдвард выпалил, глядя на неё во все глаза:
— Давай поговорим!
— Я не хочу ни о чём с вами разговаривать, — коротко отозвалась Хелена и было отвернулась, но Эдвард схватил её за руку.
Тут же от ладони до локтя прошёл болезненный разряд холода. Эдвард отшатнулся, поднимая руки перед собой.
— Не смей меня трогать!
— П-прости! — замотал головой Эдвард. — Прости! Просто… Ты с Лифом, да?
Он смотрел ей в глаза, пытаясь найти там ответ. Но вместо этого встретил лишь ненависть к себе и что-то похожее на… боль? Он не был уверен, а она не дала даже шанса понять.
— Какое тебе дело, Керрелл?
— Но он ведь… Все знают… Плохой…
— Кто тебе сказал?! — выкрикнула Хелена, и Эдвард подавился несказанными словами. — Твой брат?! Что он ещё тебе рассказал? О том, как лезть не в свои дела?
— Я всего лишь… — промямлил Эдвард, отступая ещё на шаг, но она уже его не слушала.
— Не трогай меня, Керрелл! Не лезь ко мне и в мою жизнь. Даже… Даже не смотри на меня. Я знаю поимённо всех, кто делает это так же, как ты, смотрит исподтишка. И я знаю, чего они хотят! — она тряхнула головой, морщась. — И если ты один из них, я даже знать тебя не хочу. А если ты считаешь себя особенным… — она покачала головой. — Просто оставь меня в покое. Позволь мне разрушать свою жизнь самой.
Хелена невесело улыбнулась, кажется, хотела сказать что-то ещё, но вместо этого развернулась и ушла в зал, оставив Эдварда стоять на месте, не зная, что делать дальше. Её слова были слишком жестоки и оттого казались слишком честными. Джонатан считал, что она постоянно притворяется кем-то другим, что её словам нельзя верить, но каждая их случайная встреча говорила, кричала, что это не так. Нельзя ведь притворяться постоянно. Эдвард сомневался, что она говорила так со всеми. Может, она давала ему шанс? Подразумевала, что он может быть «особенным»?
Он подошёл ближе к дверям, чтобы тут же выцепить её из толпы и увидеть, как она возвращается к Лифу. Тот подаёт ей руку, целует тыльную сторону ладони и пытается утянуть к себе на колени. Безуспешно. Хелена опустилась рядом и привалилась к его плечу, скрещивая руки на груди, и что-то недовольно сказала…
Эдвард отошёл от двери, скрываясь в темноте.
Обида сжигала изнутри, и он хотел чуть ли не назло Хелене сейчас веселиться, танцевать.
И девочка смеялась, говорила что-то, что пролетало мимо ушей. Как бы Эдвард ни занимал себя сначала ею, потом играми в карты и бильярд, как бы ни пытался спрятаться от мыслей за пустыми разговорами, он всегда возвращался к ней. Её тёмно-голубые глаза с болезненным блеском, алые губы, говорящие жестокие вещи. Он так старался не смотреть, что видения сами лезли в глаза. И оттого он больше не притрагивался к бокалам. Хватит помутнений сознания на один вечер.
Время шло. Эдвард почти расслабился, выпил пунш. Занимательная беседа, прерывающаяся взрывами смеха, со знакомыми из Академии, отвлекала его, пока один из них не сказал шёпотом, воровато оглядываясь:
— Я всегда считал, что слухи о леди Арт и Лифе неправда.
— Почему ты вообще об этом думал? — рассмеялся другой, и первый густо покраснел.
— Она… красивая… И я думал, может…
— Размечтался! — его толкнули в плечо. — Она и не посмотрит в твою сторону.
— Теперь уж точно.
— Они неплохо смотрятся с Лифом, — сказал кто-то, и это словно ударило Эдварда по лицу.
Он отвернулся от друзей и уставился прямиком на Лифа. Тот налил красное, как ложа, вино и передал один бокал Хелене. Та улыбнулась, и впервые Эдварда пронзила мысль, которая казалась абсурдной, но слишком вероятной. Что если Лиф ей… нравился? В первый раз за всё время, что он видел её в компании других молодых людей, она не казалась скучающе-раздражённой. Её взгляд не бегал, пытаясь выцепить хоть что-то интересное в окружающих. Она не отворачивалась, не возводила взгляд к потолку… Она будто наслаждалась тем, как Лиф с пьяным удовольствием зарывался лицом ей в волосы, шептал что-то на ухо, и она, морща нос, смеялась.
Эдвард разочарованно покачал головой. Он хотел, чтобы она сидела так с ним. Лиф был ей не ровня, даже если пафосно задирал нос и пил дорогие вина.
И стоило подумать о Лифе, как его взгляд скользнул по Эдварду, брови взлетели, он оторвался от ленивого разговора и, наполнив бокал до краёв, отсалютовал через весь зал. Эдвард покраснел и поднял бокал с пуншем. А затем почувствовал взгляд, пронзающий своей холодностью. Рука дрогнула, но Эдвард не отвернулся, встретился глазами с Хеленой и с извиняющейся улыбкой пожал плечами.
Хелена улыбнулась в ответ, поманила к себе Лифа, что-то ему сказала, проведя пальцами по его щеке, и поцеловала.
Эдвард едва не поперхнулся.
Теперь была его очередь убегать. Никаких прощаний. Никаких карет. Даже если его исчезновение заметили — какая разница? Он чувствовал своё поражение как нельзя остро. Как пульсирующую боль в затылке, от которой никак не избавиться. И он повторял себе, что это ненормально. Ненормально зацикливаться на человеке, который этого не хочет и выпускает шипы, не давая к себе приблизиться. Ненормально принимать всё так близко к сердцу, потому что, в конце концов, ему никто ничего не обещал. Он придумал всё сам. Он сам влюбился, сам подставился под удар и платить теперь тоже должен был сам.