Леди Феникс
Шрифт:
Мне было странно, что он задает этот вопрос, но он его задал и ждал ответа.
— Когда ты решил умереть для всех и разыграл комедию со своей гибелью, я не могла поверить, что ты… я не могла понять, почему ты так со мной поступил. Если честно, я верила, что ты меня любишь, и не могла понять. А потом стало ясно: ты все сделал правильно, Саша. Глупо было надеяться, что мы когда-нибудь будем вместе. Мы с тобой всегда по разные стороны баррикады.
— А как же любовь, которая все преодолевает? — усмехнулся он.
— Зачем себе врать? Ты не изменишься, и меня не переделать. Пытаться
— Не можешь мне простить, что погиб твой ребенок? Очередная глупая месть.
— Дурак ты, Саша, — ответила я и закрыла глаза.
Он ушел и вернулся с ворохом одежды для меня.
— Подняться сможешь или помочь?
— Помоги, — попросила я.
Он одел меня, пока я безвольно сидела, откинувшись на подушки, и ни разу не взглянул мне в лицо. Он был спокоен, даже равнодушен, но все-таки сказал:
— Не жди, что я буду тебя уговаривать. Не дождешься.
Он подхватил меня на руки и понес из комнаты, а я обняла его и уткнулась носом в его грудь, зная, что это в последний раз.
Уже стемнело, и я поежилась от холода, прижалась к нему еще крепче. Он устроил меня на заднем сиденье машины, спросил сухо:
— Куда?
— Ключей от дома все равно нет. Высади где-нибудь…
— Увидишь подходящее место, скажи.
Он молчал, а я смотрела в окно, находиться рядом с ним было мучительно, хотелось, чтобы все поскорее кончилось, ведь ничего уже нельзя было изменить.
— Вот здесь, — кивнула я на остановку, автобус только что отошел, и она была пуста.
Саша притормозил, вышел, помог выбраться мне и отнес на скамейку. Наверное, он тоже хотел, чтобы все поскорее закончилось. Я привалилась спиной к пластиковой перегородке, а он положил мне на колени мобильный и пошел к машине.
— Саша, — позвала я, испугавшись, что он сейчас уедет. Он молча вернулся. — Знаю, как это глупо, — усмехнулась я. — Поцелуй меня на прощание.
Он наклонился ко мне, и совсем рядом я увидела его глаза. И от этого взгляда мне стало не по себе.
— Сентиментального прощания не будет. Враги, значит, враги. Удачи, милая.
Он быстро вернулся к машине и уехал. А я пялилась в пустоту, пока подоспевшие пассажиры не стали коситься на меня. Потом набрала номер Вешнякова.
— Артем, — позвала я. Он вроде бы обалдел, затем заорал мне в ухо:
— Ольга, ты… Господи… мы ж тебя… ты где, твою мать?
— На остановке.
— На какой еще остановке?
— Да хрен ее знает. Сейчас спрошу. Граждане, — заголосила я. — Что это за остановка?
— Улица Тимирязева, — испуганно ответила какая-то женщина.
— Слышишь, что народ говорит?
— Слышу, я сейчас…
Он подъехал минут через пятнадцать, за это время прошли два автобуса, и я опять осталась одна, по-прежнему пялясь в пустоту. Вешняков выскочил из машины и бросился ко мне. Мы обнялись, он засмеялся, а по лицу его катились слезы, но он их не замечал.
— Вешняков, хочешь, умное скажу?
— Валяй.
— Люблю я тебя.
В больнице мне выделили отдельную палату и приставили
Вешняков и Дед тоже вопросы задавали, но у меня и для них был тот же ответ. Лялин ничего не спрашивал, похлопал меня по руке и сказал:
— Выглядишь расчудесно.
— Брось врать-то.
— Может, для кого-то и не очень, но я б тебя и такую полюбил, прямо сейчас.
— С любовью незадача. Боюсь, на некоторое время сексуальный боец из меня никудышный.
— А куда спешить, я подожду.
— Да ладно, ты только обещаешь.
— Значит, ты была права, — посерьезнел он и погладил мою руку. — Ты и сейчас права, девочка. Ты все сделала правильно.
Народ приходил, уходил, опять приходил, но Тагаева среди них не было. Я могла бы позвонить ему, но почему-то не решилась. В конце концов не выдержала и спросила Вешнякова:
— Что Тимур?
— Давай об этом потом, — нахмурился он, — когда ты окончательно выздоровеешь.
— Что с ним? — испугалась я. — Он жив?
— Чего ему сделается?
— Вешняков, не поднимай мне давление, объясни, в чем дело.
— Спятил твой Тимур. Окончательно и бесповоротно. В дурдоме ему самое место.
— Допустим. А поконкретнее нельзя?
— Давай я лучше потом… ведь все равно узнаешь.
— Вот именно. Лучше сейчас.
— Ну… — перевел он дух, все еще сомневаясь, стоит ли рассказывать, — когда все это случилось… в общем, видно, у него в самом деле крыша поехала. И он… — Артем кашлянул, посмотрел на меня с печалью и скороговоркой продолжил:
— Собрал всех рыночных с фамилией Каримов, вывез за город и раскатал своим "Хаммером".
— Как раскатал? — растерялась я.
— Колесами, естественно, до кровавого студня. А Каримов, между прочим, фамилия не такая уж редкая.
— Он что, с ума сошел? — пробормотала я.
— А я про что говорю? Совершенно озверел. Бандит, чего с него взять.
— Где он? В бегах или в тюрьме?
— Со вчерашнего дня в "Шанхае" сидит с наглой рожей… А чего с ним сделаешь, свидетелей-то нет. Парни его молчат как партизаны, рыночные хоть и видели, как народ хватали, но показания дать вряд ли рискнут. А уж те, кто… сама понимаешь, свидетельствовать против него будут только на Страшном суде. По всему городу ползут слухи, один страшней другого, перешептываются, что Тагаев сам за рулем сидел, но, похоже, такое чудовищное преступление останется нераскрытым.