Леди Феникс

Полякова Татьяна Викторовна

— Здравствуйте, Ольга, — улыбнулась она. — Прекрасно выглядите. Присядете?

Я села рядом, Сашка взглянул укоризненно, мол, опять разговоры, а ведь гулять обещала, и засеменил вокруг стола, когда я бросила мячик, желая скрасить его ожидание.

— У вас смешная собака.

— Он считает — гениальная.

Нина засмеялась, наблюдая за Сашкой. Я тоже за ним немного понаблюдала.

— Как ваши дела? — спросила она, должно быть, уже жалея, что меня окликнула.

— Отлично. Как здоровье Лены?

Женщина нахмурилась и вздохнула:

— Слава богу… Надеюсь, весь этот ужас в прошлом.

— Я слышала,

скоро суд над Юлей?

— Да. У нее хороший адвокат, но… вряд ли нам удастся… Я бы хотела, чтобы все побыстрее закончилось, следствие продолжается и…

— Продолжается? — переспросила я.

— Да. Я думала, вы в курсе. До сих пор не ясно, кто убил Бокова, у следствия разные версии… Наверное, его убил Каримов, заподозрив, что ему стало известно о похищении.

— Боков вряд ли бы донес на Юлю, но… Думаю, эта версия наиболее удобная.

— Что вы имеете в виду? — насторожилась она, а я вздохнула.

— Бокова убили вы, Нина Константиновна.

Она испуганно отпрянула и даже открыла рот, чтобы ответить что-то резкое, но вдруг кивнула.

— Как вы… впрочем, я уверена, вы с самого начала… Юля моя дочь.

— Я знаю, — ответила я.

— Знаете? Вы знаете?

— Как еще можно объяснить ваше поведение? Вы помните нашу последнюю встречу? Рассказав мне о своих подозрениях после звонка Каримова с требованием денег, вы с упорством продолжали выгораживать Юлю. Этому могла быть только одна причина: она ваша дочь. Информация, которой я располагала к тому моменту, мою уверенность лишь укрепила. Но вы этот факт отрицали, убеждая меня в том, что Юля дочь вашего покойного мужа. Какой смысл в этой лжи? Вроде бы никакого. На первый взгляд. Но смысл, конечно, был. Скажи вы мне тогда правду, и автоматически стали бы подозреваемым номер один в убийстве Бокова. Этот человек лишил вас когда-то ребенка. Вот и повод для убийства. Дальше совсем просто. Вы имели возможность незаметно покинуть дом, воспользовавшись задней калиткой. О предполагаемой встрече Бокова с Юлей тоже могли узнать. Ваша нервозность в то утро, когда его труп обнаружили в сквере, и попытка самоубийства…

— Конечно, вы правы. Я вам все расскажу, хотите?

— Если этого хотите вы, — пожала я плечами.

Она судорожно вздохнула, не глядя на меня, и принялась рассказывать:

— Мы тогда жили на Севере, крошечная часть, затерянная в снегах. Мама настаивала, чтобы я уехала к ней, но я не хотела оставить мужа. Беременность протекала тяжело, меня положили на сохранение. Женщины в палате болтали о том, что в больнице происходят жуткие вещи. Да-да, я слышала эти рассказы. В тех местах что-то с экологией, на одни роды пять выкидышей, здоровый ребенок вообще редкость. Я слышала все это и считала глупыми сказками. И даже когда меня перевели в отдельную палату в другое крыло здания, ничего не заподозрила. Девочка родилась восьмимесячной. Меня выписали, а ее оставили в больнице. Я не могла ездить к ней, не было транспорта, надо было ждать, что кто-то из части отправится в город. А в городе негде остановиться. Единственное, что я могла, бегать в штаб, чтобы позвонить оттуда в больницу и узнать, как чувствует себя моя дочь. Всю неделю мне говорили: все в порядке, а в понедельник, когда я позвонила… мне сказали, что вчера она умерла, вечером. Не передать, что со мной было. Не могла поверить, места себе не находила.

Только на третий день муж смог поехать в город, меня с собой не взял, думал, так лучше. Он не видел ребенка. Ему наговорили бог знает какой чуши, что девочку уже похоронили, что у них такие правила… Он подписал все бумаги и вернулся. Когда он рассказал… я не поверила, я кричала на него, хотела ехать в город. А он сказал, что я схожу с ума, я все выдумываю, не желая смириться с очевидным. Он запретил мне говорить об этом. Но я все эти годы знала: мой ребенок жив. Пять лет назад я познакомилась с одной женщиной, врачом, и рассказала ей свою историю. Показала выписку, она лишь укрепила мои подозрения: диагноз, с ее точки зрения, был полной ерундой. Но через столько лет узнать что-то было немыслимо. Где искать людей, что там когда-то работали? — Она махнула рукой в отчаянии. — А потом появился Боков. Он сказал, что моя дочь жива, в этом я никогда не сомневалась, что он пошел на преступление ради жены… просил у меня прощения… В новых условиях он не смог приспособиться, втроем они жили на его пенсию. Потом заболела его жена. Они продали квартиру, чтобы иметь деньги на операцию, но операция не помогла. После смерти жены он решил разыскать нас. Но не сказал мне, что смертельно болен, — вздохнула Нина. — Это я узнала от вас. Дальше вы знаете. Моя дочь ко мне вернулась через столько лет, но… В моем доме жил чужой мне человек. Я пыталась, я очень хотела, чтобы она действительно стала моей дочерью, и, наверное, делала только хуже.

— Почему вы не рассказали ей? — спросила я.

— Не знаю, — пожала она плечами. — Ее вырастила женщина, которую она любила. Мне кажется, она бы не поверила. Даже если бы поверила, остались бы сомнения. Я думала, что со временем, когда мы привыкнем друг к другу, полюбим друг друга, все произойдет само собой. Когда по телефону у меня потребовали денег за похищенную дочь и я узнала голос Юлиного парня… я не хотела верить, что она причастна к похищению, но я знала — так оно и есть. Она со своим любовником играла жизнью сестры: даже если она не догадывалась о его планах, все равно это произошло, потому что… Боков исковеркал жизнь всем нам: мне, Леночке, Юле… Знаете, он по-своему был к ней очень привязан, он и меня утешал, говорил, что все у нас наладится. Мы ведь виделись с ним время от времени, но так, чтобы Юля не знала. В то утро Боков позвонил, хотел поговорить, просил прийти в сквер. Его тревожила дружба Юли с Каримовым. Возможно, он что-то подозревал, не знаю. Беспокойство в его голосе было неподдельным: наверное, я была не в себе. И когда он позвонил, я… я пошла в гараж, отыскала там проволоку и отправилась на встречу с ним. Он сидел на скамейке, я подошла сзади и… Я удивилась, как легко мне это удалось. Я убила его, не испытывая ни страха, ни жалости. Не подумайте, что я сделала это из мести. Вовсе нет. Самое страшное не прожитые двадцать лет без нее, не мои слезы и моя боль… самое страшное — я не люблю свою дочь. Своего собственного ребенка. Я пыталась, но не смогла… — Она закрыла глаза и вздохнула, а я позвала Сашку и поднялась, собираясь уходить. — Что мне делать? — Нина схватила меня за руку. — Скажите, что? Идти в милицию и во всем признаться? Я думала об этом, по-вашему, я должна…

Я аккуратно высвободила свою руку.

— Решайте сами. Не мне вас судить. Не мне.