Леди-киллер

Коул Мартина

Пока Кэйт шла по коридору к палате Лиззи, откуда-то доносилась знакомая песня «Если ты еще не знаешь меня» в исполнении Симпли Реда. Кэйт слегка улыбнулась: хорошо, что здесь не больничная обстановка, можно слушать музыку, носить собственную одежду, не говоря уже о персонале, специально вышколенном, опытном, терпеливом к больным.

Собравшись с силами и изобразив на лице улыбку, Кэйт вошла в палату и поцеловала Лиззи, сидевшую за столом еще с двумя девушками.

— Привет, мама! — Лиззи выглядела великолепно — недельное пребывание

в больнице явно пошло ей на пользу.

Кэйт тоже села к столу и кивком головы поздоровалась с девушками. Одна из них, широкая в кости, поднялась и спросила:

— Сварить вам кофе?

— Спасибо, только без сахара, пожалуйста.

— Я, мам, слышала в «Новостях» об очередном убийстве — кошмар какой-то! Мы как раз говорили об этом.

Кэйт пришла в замешательство: видимо, Лиззи все же разболтала о том, что ее мать служит в полиции, хотя сама просила Кэйт даже не заикаться об этом.

Блондинка с большими зеленоватыми глазами и крупным перманентом покачала головой:

— У вас на работе, должно быть, сплошные стрессы! Шутка ли! Чуть не каждый день видеть мертвецов! Мне и подумать страшно!

Кэйт усмехнулась: значит, ее работа впечатляет!

— Признаться, занятие не из приятных. Но кто-то должен это делать!

— Мама расследовала столько дел об убийствах! Правда, мам?

Вот теперь Кэйт и в самом деле испытала неловкость.

— Не скажу, чтобы «столько». В конце концов, убийства не так уж часто случаются!

— Кто же этот «Потрошитель из Грэнтли»? Есть у вас какая-нибудь гипотеза?

Глядя девушке прямо в глаза, Кэйт ответила:

— В том-то и дело, что гипотезы пока никакой нет. Но мы над этим работаем.

Тут первая девушка принесла чашку кофе для Кэйт и вместе с блондинкой вышла. Кэйт оценила их деликатность: они оставили мать и дочь вдвоем.

— У нас так принято, мам! Если к моей соседке придут, я тоже выйду.

— А с чем эти девушки попали сюда? — спросила Кэйт, потягивая маленькими глотками кофе.

— Андреа, та, у которой темные волосы, покушалась на самоубийство. У нее целая куча проблем! И с учебой, и со всем прочим… Она славная, по-настоящему славная.

— А с блондиночкой что?

— Да это же медсестра, мам! И не догадаешься. Верно?

— Пожалуй, — рассмеялась Кэйт. — Ну ладно, ты-то сама как?

Лиззи вздохнула, откинула со лба волосы:

— Нормально. Сегодня разговаривала с психиатром. Он, мам, очень симпатичный. Говорит, что у меня конфликт личностного характера. Что я пыталась кого-то изобразить из себя, потому что страдала комплексом незащищенности. Я старалась быть хорошей со всеми и в то же время против всего и всех восставала.

— Ну и как, по-твоему, прав он?

Глядя в глаза матери, Лиззи кивнула:

— Мам, мне так стыдно за все, что я сделала! И за этот дневник. Мне жить не хотелось, когда я узнала, что бабушка прочитала его. Ведь ты меня любишь, мама, я знаю, и я тоже тебя люблю. И бабушку. Но иногда мне казалось, что я у

вас… ну как бы это сказать… на втором плане. Ты понимаешь, да? И все из-за твоей работы. А настоящего отца у меня вообще не было. У моего папы психология потребителя. Он всех, кого можно, использует. И меня тоже. Я это давно знаю. Но все равно люблю его. Какой-никакой, а отец! — Лиззи взглядом молила мать понять ее.

Кэйт кивнула:

— Говоря откровенно, Лиззи, я и в самом деле все время отдавала работе. Но пойми, мне надо было зарабатывать деньги! Твой отец ни пенса не давал на тебя. Он бросил меня с ребенком, с невыкупленным домом и разбитым сердцем в придачу! — Кэйт улыбнулась, смягчая резкость своих слов. — Надо было как-то устраивать нашу жизнь, и мне приходилось, много работать. Каждое повышение по службе давало заметную прибавку в деньгах. Я сумела выкупить дом и по сей день полностью оплачиваю его содержание. У твоей бабушки крохотная пенсия… — Кэйт крепко сжала руку дочери. — У тебя, Лиззи, не было никаких оснований чувствовать себя заброшенной. Потому что работала я исключительно для тебя, ты была моим единственным стимулом! Я хотела, чтобы ты ни в чем не нуждалась! Ради этого я даже отказалась от личной жизни!

— А твой дружок? Отец мне рассказал.

У Кэйт защемило сердце. Лиззи заметила, что мать в смятении, и улыбнулась.

— Ой, мам, ну что ты разволновалась? Ведь это же здорово! Я видела как-то этого Патрика Келли. Он приезжал к нам в школу вручать какие-то деньги. Мужчина что надо! Темноволосый. И говорит мало. Мне тоже такие нравятся. У нас с тобой одинаковый вкус!

Кэйт опустила глаза и закусила губу. Любой мужчина, похоже, во вкусе Лиззи, судя по ее дневнику! — мелькнула мысль. Но Кэйт ее прогнала. Хватит осуждать дочь, иначе невозможно будет наладить с ней отношения.

— Да, он ничего, симпатичный. Только для «дружка» я уже старовата. А, как ты думаешь? Скорее он мне… друг, что ли.

— Отец по-другому считает. И так ревнует тебя! Посмотрела бы ты на него, мам, когда он говорил о Патрике Келли! Даже позеленел от злости! — И Лиззи рассмеялась так заразительно, что медсестра и соседка Лиззи, стоявшие неподалеку от палаты, заулыбались.

— А ты, Лиз, что ему сказала?

Лиззи перегнулась через стол, жестом, до боли знакомым, убрала со лба волосы и усмехнулась, как нашалившая школьница. Глядя на эту девочку-женщину, Кэйт смахнула выступившие на глазах слезы.

— Сказала, что нечего совать нос не в свое дело.

Кэйт округлила глаза.

— Держу пари, Лиз, что это произвело на него впечатление!

Лиззи снова расхохоталась.

— Он будто свинчатку проглотил, мам! Но я твердо ему заявила, — Лиззи посерьезнела, — что это главная проблема всех членов нашей семейки: каждый старался делать то, чего от него ждали остальные, пусть даже вопреки собственной воле!

Кэйт с удивлением смотрела на Лиззи, за последнее время дочь повзрослела и поумнела.