Леди, леди, это я!
Шрифт:
– Я сказал, что она сняла у меня комнату, но больше я ничего не говорил. Было это на прошлой неделе. В четверг – это я точно помню. Но она тогда сказала, что комната ей понадобится с субботы. Так вот, суббота уже прошла, а она так тут и не появилась.
– Значит, она не была здесь с того самого дня, как приходила к вам снять комнату?
– Да, сэр. К сожалению, она так здесь и не появлялась. А в чем дело? У нее какие-то неприятности?
– Да нет, ничего особенного. Просто мы... – О’Брайен вздохнул и снова прихлебнул
– Нет, сэр. Она сняла ее сразу на целую неделю. И сразу же расплатилась наличными за весь срок.
– А не показалось вам это несколько странным... понимаете... ну, я хотел сказать, неужели вам часто приходится сдавать комнаты таким молоденьким девушкам?
Брови О’Лафлина поползли наверх, и он с удивлением воззрился на О’Брайена.
– Ну, знаете, она вовсе не такая уж молоденькая, ну, относительно, конечно, вы понимаете.
– Шестнадцать лет – достаточно юный возраст, мистер О’Лафлин.
– Шестнадцать? – О’Лафлин расхохотался. – Ну, знаете ли, эта ваша девица кому-то здорово запудрила мозги, парень. Ей никак не меньше двадцати пяти.
О’Брайен все поглядывал на стакан с виски. Но тут он живо перевел взгляд на старика.
– Сколько вы сказали, сэр?
– Лет двадцать пять – двадцать шесть, может, даже немного побольше. Но никак не шестнадцать, ничего похожего, сэр.
– Эйлин Гленнон? Погодите, мы говорим именно о ней?
– Эйлин Гленнон, именно так ее звали. Она обратилась ко мне в четверг, уплатила деньги вперед за неделю и сказала, что придет ко мне за ключом в субботу. Эйлин Гленнон собственной персоной.
– А не могли бы вы... не могли бы вы описать мне ее внешность, мистер О’Лафлин?
– Пожалуйста, конечно, могу. Это высокая девушка. Даже очень высокая. Пять футов и семь, а может, даже и восемь дюймов. Я помню, что мне приходилось смотреть на нее снизу вверх, когда мы с ней разговаривали. У нее иссиня-черные волосы, большие карие глаза и...
– Это – Клер, – не удержался О’Брайен.
– Что?
– Скажите, сэр, а не говорила ли она о какой-нибудь другой девушке?
– Нет, сэр.
– Не говорила она, что намеревается привести потом сюда другую девушку?
– Нет, не говорила. Да для меня это было бы без разницы. Если вы снимаете комнату, то комната – ваша.
– А вы говорили ей это?
– Ну, просто я дал ей понять, что это так. Она сказала, что нужна комната и обязательно солнечная. Как я тогда понял, солнечная сторона была для нее главным. Но вообще, когда кто-то приходит ко мне и говорит, что ему нужна тихая и спокойная комната, я понимаю, что люди не хотят, чтобы им кто-то мешал. Потому я и сказал ей, что здесь никто не будет ее беспокоить. И уж в любом случае я этого делать не стану. – Старик немного помолчал. – Понимаете, мистер
– И я очень ценю это.
– У меня здесь не какой-нибудь бордель, не подумайте чего-нибудь худого, но я стараюсь не особенно придираться к людям, не совать нос в чужие дела. Человеку иногда бывает нужно уединение, а уединение – весьма редкая вещь в нашем городе. Я, например, понимаю это так – каждый человек имеет право на собственную комнату, где он мог бы отгородиться от всего мира.
– И у вас тогда создалось впечатление, что Эйлин Гленнон намеревается это сделать?
– Да, парень, именно такое у меня создалось тогда впечатление.
– Но она не упоминала при этом о ком-нибудь другом?
– А кого же ей было упоминать тогда?
– Она расписалась у вас в книге в том, что она сняла комнату?
– Такого у меня в правилах нет. Она уплатила за комнату за неделю вперед, а я дал ей расписку. Больше ей ничего и не нужно было делать. Гарри О’Лафлин – человек честный, и он всегда держит свое слово.
– Но она так и не пришла к вам потом?
– Нет.
– Прошу вас, попытайтесь припомнить, а в субботу не приходил ли кто-нибудь справиться о ней?
– Нет.
– А, может быть, вы заметили здесь где-нибудь поблизости девушку лет шестнадцати?
– Нет.
– Ну, которая вроде бы поджидала кого-то?
– Нет, не видел.
О’Брайен тяжело вздохнул.
– Ничего не понимаю, – сказал О’Лафлин.
– Я полагаю, что вы сдали комнату женщине, которую звали Клер Таунсенд, – сказал О’Брайен. – Я не знаю, зачем ей понадобилось воспользоваться именем Эйлин Гленнон, но я подозреваю, что комнату она снимала именно для этой девчонки. Но почему она это сделала, я не знаю.
– Ну, хорошо, предположим, что она и в самом деле снимала комнату для кого-то другого... Только давайте говорить начистоту... Значит, комнату снимала девушка по имени Клер Таунсенд?
– Да, я думаю, что это именно так.
– И вы говорите, что она воспользовалась именем Эйлин Гленнон именно потому, что комнату она снимала не для себя, а для нее, так?
– Да, я думаю, что это так. Все указывает на это.
– В таком случае, почему же Эйлин Гленнон не пришла сюда в субботу? Понимаете, если эта комната была снята для нее...
– Вот я и думал, мистер О’Лафлин, что она все-таки приходила сюда. Она, наверное, пришла сюда и дожидалась Клер, чтобы та взяла ключ и провела ее сюда. Но Клер здесь не появилась.
– А почему не появилась? Если уж она не пожалела ни времени, ни денег, чтобы снять для нее эту комнату, то...
– Потому что Клер Таунсенд убили в пятницу вечером.
– О! – сказал О’Лафлин, взял свой стакан и залпом осушил его. Он тут же налил себе новую порцию, потом потянулся бутылкой к стакану О’Брайена. – Еще немножко?