Леди Малфой

Rishanna

Пятнадцать лет это мало, скажете вы. И я за вас порадуюсь, ведь если вы так говорите, значит не переживали и малой толики того, что пережила я! Не знаете, каково это, пить вино и не чувствовать ни вкуса напитка, ни желанного тепла, ведь во всех винах в твоем доме присутствует противоядие! Не знаете, как сложно засыпать, вслушиваясь в шелест листвы и пытаться различить в нем чьи-то крадущиеся шаги! Не знаете, как пугает собственное равнодушие, когда ты ударяешь молоточком по трибуне Визенгамота и отправляешь очередного мага на смерть или в Азкабан, не нарушив притом ни одного закона! Да что вы знаете, ничего вы не знаете…

В прошлую осень мне пришлось инсценировать свою гибель, один особо сильный ирландский клан шаманов пригрозил

мне смертью ценой собственной жизни. Угроза была нешуточная и после третьего нападения муж объявил меня умершей, а я переселилась к Волдеморту, облюбовав себе спальню через одну от него. До того я не знала, что Том Риддл может радоваться, но он радовался, скрывая столь постыдную эмоцию от своей гостьи, но не способный читать мои мысли, и свои от меня прятал из рук вон плохо. Мы долго бродили по тайным комнатам и запутанным лабиринтам замка и лицезрели пыльные артефакты, каждый из которых мог полмира уничтожить. Я даже подержала в руках увитый живым плющом посох чародея Вальфара, подчиняющей себе все стихии планеты. Но все было каким-то само собой разумеющимся, не вызывающим огня в груди, не бередящим ум, не интересным…

— Скучно? — спросил меня Риддл, стоя у разбитого окна, сквозь дыру в котором нас обдувал холодный ветер, сладкий от запаха гниющих листьев и трав. Я смотрела вдаль, за горизонт, кое-где скрытый покатыми холмами, окрашенными осенью в сочный оранжевый цвет, и хотела улететь так далеко, чтобы узнать, наконец, где же спряталась моя свобода!

— Скучно.

— Я знаю… — он уставился на нахохлившегося воробья, присевшего отдохнуть на щербатый серый подоконник, и поёжился.

Темный Лорд достиг многого и хотел достичь еще больше, но по пути потерял интерес, забыл, что чуточку, но все же жив, и взял перерыв. Магическая Британия во время его правления, уже после всех восстаний и открытых сражений, расцвела. Он искоренил воровство и преступность, незаконное применение магии, хаос в финансовой системе, бюрократизм в Министерстве, хотя тут без Люциуса не обошлось, и снизил Временный Налог. Его законники во главе со мной карали за малейшую провинность, тем самым надежно усмирив баламутящих общественное спокойствие призывами к сопротивлению. Северус отпускал стране на борьбу около двух десятков лет, но уставшие люди сдались раньше. Только вот Корнер и не думал сдаваться, да и не сдастся, я уверена, но про него я Габриэлю все уши прожужжала, и он будет готов, встретив лютого врага, а если не встретит, то сам найдет.

Под ногами хрустел свежевыпавший снег, а в воздухе кружили одинокие снежинки, не успевшие выпасть снегопадом вместе со своими сородичами утром. Я стянула кожаную перчатку и ловила их на ладонь, чуть не гоняясь за каждой. Поведение недостойное матери семейства, знаю, и два черных глаза в окне, принадлежавших директору Хогвартса наверняка были аналогичного мнения.

Очередная выходка Габриэля, очередное полное яда письмо Северуса Снейпа, и вот я вновь подымаюсь по ступеням школы, приготовившись сулить щедрые отступные родителям пострадавшего. Отделаться одной только фамилией в некоторых случаях было просто невозможно. Как она может помочь, если сын лишил зрения однокурсника, и наотрез отказывается его излечить, хоть и может? Или взорвал все котлы? Нет, не только те, в которых зелья кипели, а вообще все, не забыв о запасных и просто пустующих! Пока Драко доставлял новые и извинялся, сын успел отдохнуть от ненавистного предмета, а в ответ на дикий рев Северуса, от которого глохли даже призраки, лишь улыбался.

У кабинета директора, возле самой горгульи меня ждал Габриэль, мне он не улыбался, не любил расстраивать, но и прекратить не мог.

— Мама, он первый начал!

— Кто? — обреченно поинтересовалась я, вспоминая, не забыла ли чековую книжку на серванте.

— Тед! Он шестикурсник, а ума нет, разве я виноват?!

— Люпин?

— Люпин… — кто бы сомневался. Они невзлюбили

друг друга сразу, как только узнали, что существуют на белом свете, равно как и дети Поттера, Флер, Рона. Иначе быть не может, иначе это уже не реальность, а сказка.

— Где он?

— У мадам Помфри… — ребенок опустил голову, но раскаяния в голосе не было, хоть обыщись.

— Что с ним?

— Сектусемпра, но я только руки! Он кривлялся и папу показывал… — я потрепала сына по волосам, приобретающим все более насыщенный серебряный оттенок с каждым прошедшим годом. Я не знала, что ему сказать, но почувствовала, как сильно он хочет, чтобы я до него дотронулась.

— Поощряешь?! Сейчас он ему руки чуть не отрезал, а завтра голову? — шагах в десяти от нас стояла Андромеда, растрепанная, с красными от слез глазами, злая и решительная. — Голова стоит ваших кровавых денег, как полагаешь? Стоит?! — женщина кричала.

— Андромеда, руки вылечат! А голову твоему недоумку никто не сносил, хоть и не помешало бы! Он что, совсем полоумный, с моим сыном связываться?! Они знакомы не первый год, и ты сама понимаешь, кто виноват в случившемся! — я кричала в ответ, по инерции встав на защиту своего ребенка, как любая другая мать.

Не позволив себе и дальше притворяться лишенным слуха, а я уверена, он пытался заткнуть уши, на вопли вышел директор, как обычно мрачный.

— Знаешь, что самое страшное… — понизив голос, хрипела взбешенная Андромеда.

— Ну что? — ответила я, лишь бы ответить, ведь уже шагнула вместе с сыном к Северусу и попыталась начать объяснения, отчего же тут такой гвалт.

— Ты права! Так мой внук хоть выживет! — моё тело замерло, а душа почуяла опасность, смертельную опасность.

Я лишь краем глаза заметила, что зеленый луч вот-вот пронзит спину моего Габриэля и избавит и мир, и его самого от мучений, но могла ли я допустить гибель собственного ребенка, рожденного в муках, а воспитанного в сомнениях и вопросах? Нет, конечно. Судьба дала мне шанс на свободу, искупление и вечный покой. Я кинулась вперед и закрыла собой сына. Последнее, что помню: нечеловеческий, полный боли вой Габриэля, звук падающего неподалеку тела, и удивленные глаза моего когда-то любимого профессора…

Эпилог

Астория натыкалась то на стул, то на кого-то из детей, часто присаживалась куда попало, сгибалась пополам и пыталась усилием воли загнать обратно очередную слезу размером с лесной орех. Ей не к лицу черный цвет, а на ней было надето скучное шерстяное платье именно черного цвета.

— Сильвия, не стягивай кофту, я тебя прошу, ну не стягивай! Ты замерзнешь в одном пальто… — умоляла она мою непослушную кареглазую дочку.

— Маме она не нравилась! — и обе замолкли.

Я не ушла сразу, да и можно ли сказать, что я уйду? Вон сколько моей крови ходит по земле, сколько моих мыслей вложено в эти юные головки, сколько воспоминаний я оставила Люциусу, Драко, Астории, Доминику, Алекс, Сюзанне!

Мой дух витал рядом с ними, а тело моё только готовились захоронить, и кто-то даровал мне возможность побыть еще немного с теми, кто мне дорог. И я ощущала, что мне нужно здесь быть, удостовериться, что все будет хорошо…

Внизу, в библиотеке, собрался весь ближний круг Лорда, в гробовой тиши муж провозгласил тост за упокой своей жены. Я слышала мысли Пожирателей, среди них не было злорадствующих или равнодушных, все понимали, что я защищала родную кровь, и восхищались мной. Эйвери дрожащей рукой промокал глаза, Руквуд переминался с ноги на ногу и бормотал слова утешения министру, Белла вообще не понимала, что происходит и озиралась, словно меня не досчитывалась. Она вернулась в Англию только к утру, и черный от горя Габриэль повторил ей новость о моей кончине раз десять, прежде чем она дергано кивнула, и отвернулась от него, чтобы мальчишка не увидел, как сморщилось её лицо. Ей было жаль меня, она не ожидала, что переживет Гермиону.