Леди в саване
Шрифт:
— Странно! Ничего нет, но я могу поклясться, что видела ее!
Я попросил у нее объяснений, но она не добавила ни полслова. Она вдруг заупрямилась и наотрез отказалась продолжать разговор на эту тему. Ни встревоженной, ни печальной она не казалась, поэтому у меня не было повода самому обеспокоиться. Я промолчал; поживем — увидим. Большинство тайн со временем раскрывается, или они исчезают. Но теперь о сходке, пока не забыл…
Когда я вступил в круг горцев, я подумал, что они обрадовались, увидев меня, хотя некоторые смотрели враждебно, были и не очень довольные лица. Впрочем, полное единодушие — редкая вещь. В действительности оно недостижимо, а в свободном сообществе людей оно даже совсем нежелательно. Если проявляется единодушие, то собравшимся недостает индивидуальности, необходимой для достижения реального согласия во мнениях, которое есть гармония истинного единства целей. Вначале собравшиеся были сдержанны, замкнуты. Но постепенно они оживились, и после нескольких пламенных ораторов попросили выступить и меня. По счастью, я начал изучать балканский язык сразу же, как только содержание завещания дяди Роджера стало мне известным, и поскольку я способен
— Я говорю про безопасность и объединение нашейстраны, ведь я приехал, чтобы жить среди вас. Мой дом здесь — пока я жив. Я с вами душой и сердцем. Я буду жить среди вас, сражаться плечом к плечу с вами и, если потребуется, умру вместе с вами!
При этих моих словах раздались оглушительные крики, и самые молодые участники собрания вскинули ружья, чтобы произвести салют по обыкновению синегорцев. Однако в тот же миг владыка [95] поднял руки, призывая их остановиться. В наступившей сразу тишине он заговорил, вначале резко, а затем обнаружил красноречие, пронизанное одной неотступной мыслью. Слова его звучали у меня в ушах долго после того, как сходка завершилась, я помню их и сейчас, когда уже многое обдумал.
95
Владыка — высшее должностное лицо в Синегории. Своего рода наследник прежних князей-епископов, одно время правивших государством. Постепенно система власти изменилась, но должностные обязанности — правда, уже без личной прерогативы — остались. В настоящее время народом управляет Совет. Церковь (разумеется, православную Церковь) возглавляет архиепископ, под чьим контролем находится вся духовная жизнь в стране и деятельность всех духовных организаций. Связующим звеном между этими двумя — и весьма независимыми учреждениями — выступает владыка, ex officio(по должности — лат.) член национального Совета. По обычаю он не принимает участия в голосовании, но считается независимым советником и доверенным лицом обеих сторон, представляющих власть в стране. (Примеч. автора).
— Тише! — прогремел он. — Не нужно наполнять эхом лес и горы в это страшное для нашей страны время, когда мы удручены грозящей нам опасностью. Вспомните, ведь эта сходка проводится тайно, так чтобы о ней не поползли слухи. Разве для того все вы, отважные мужи Синегории, пробирались сюда через лес подобно теням, чтобы кто-то из вас бездумно открыл врагам наш секретный план? Грохот ваших ружей, несомненно, достигнет ушей тех, кто желает нам зла и старается навредить нам. Соотечественники, разве вы не знаете, что турки вновь грозят нам бедой? Шпионы преодолели оцепенение, охватившее их, когда замысленное против нашей Тьюты вызвало у наших горцев такой гнев, что пограничные заставы турок были сметены огнем и мечом. Больше того, где-то среди нас есть предатель, или же чья-то неосмотрительность и беспечность служат вражеской цели. Кое-какие наши нужды и приготовления, которые мы старались держать в секрете, обнаружились. Прислужники турок у наших границ; возможно, кто-то из них миновал наши посты и проник, неузнанный, в наши ряды. Поэтому нам следует быть вдвойне осторожными. Поверьте мне, я, так же как и вы, мои братья, исполнен любви к благородному англичанину, который появился на нашей земле, чтобы делить с нами наши горести и наши устремления, и я думаю, это к счастью для нас. Мы все едины в желании воздать ему должное, но негоже оказывать ему почести, навлекая на всех нас беду. Братья мои, наш новый брат прибыл к нам от великого народа, единственного среди всех народов, настроенного к нам дружески и уже оказывавшего нам поддержку, когда она была нам жизненно необходима, — он прибыл из могущественной Британии, всегда выступавшей за дело свободы. Мы, синегорцы, хорошо узнали эту страну, когда она, вооружившись, встретилась лицом к лицу с нашими врагами. И вот он, ее сын и теперь наш брат, в пору наших бед готов служить нам рукой гиганта и сердцем льва. Позже, когда нас не будет окружать опасность, когда тишина не будет необходима нам как наша защита, мы выкажем ему гостеприимство так, как это принято в нашей земле. Но дотоле пусть верит — и он поверит, ведь он великодушен, — что любовь, благодарность и радушие наши мы не вправе выражать громогласно. Время придет, и в его честь прогремит салют не только ружейный, но из пушек, зазвонят в колокола, и свободный народ в один голос будет приветствовать его. Но сейчас мы должны быть благоразумны и хранить молчание, потому что турки вновь у наших границ. Увы, прежнего повода для них уже не найдется, потому что той, чья красота, благородство, чье место в нашей земле и в наших сердцах соблазнили
Здесь голос его пресекся, и со всех сторон послышался стон, который становился громче и громче, пока лес вокруг, казалось, разразился горестным и давно сдерживаемым рыданием. Оратор понял, что его цель достигнута, и краткой фразой завершил свою речь:
— Помните, час испытаний для нашей земли еще не прошел!
Затем, сделав мне красноречивый жест продолжать, он смешался с толпой и исчез.
Как мог я даже пытаться продолжать после такого оратора, откуда бы у меня взялась надежда на успех? Я просто сказал собравшимся о том, что я уже успел сделать с целью помощи им:
— Вам нужно оружие, и я им запасся. Мой агент, пользуясь только нам двоим известным шифром, сообщил мне, что приобрел для меня — для нас — пятьдесят тысяч французских ружей новейшего образца и боеприпасы в количестве, достаточном для года войны. Первая партия оружия уже готова к отправке. Имеются и другие средства ведения войны, которые, когда они прибудут сюда, позволят каждому мужчине и каждой женщине — и даже детям — нашей страны принять участие в ее защите, если возникнет такая необходимость. Братья, я с вами навсегда, в горестях и в радостях!
Я исполнился великой гордости, когда услышал раздавшиеся громкие крики одобрения. Я и так был возбужден, но теперь моя собственная речь почти лишила меня способности сохранять подобающее мужчине хладнокровие. И я порадовался продолжительным аплодисментам, которые дали мне время, чтобы овладеть собой.
К счастью, собравшиеся не захотели больше слушать речей и начали расходиться — без всякого формального распоряжения. Вряд ли они вскоре намеревались собраться вновь. Погода начала портиться, нас опять ждут затяжные дожди. Это неприятно, а впрочем, дождь имеет свое очарование. Ведь именно в дождь ко мне явилась Леди в саване. Может быть, он вновь приведет ее сюда. Надеюсь на это, всей душою надеюсь.
Дневник Руперта. Продолжение
апреля 23-го, 1907
Дождь лил не переставая четверо суток, и земля в низких местах тут и там превратилась в болото. Под лучами солнца горы сверкают — то сбегают по ним потоки воды. Я испытываю странное воодушевление, хотя тетя Джанет постаралась, без веской причины, испортить мне его, предупредив, когда желала спокойной ночи, чтобы я был очень осторожен, потому что прошлой ночью она во сне видела фигуру в саване. Боюсь, тете не понравилось, что я отнесся к ее словам не с той же серьезностью, с какой она сообщила свое предвидение. Я бы ни за что на свете не причинил ей и малейшую обиду, если бы мог последить за собой, однако упоминание о саване настолько пришлось мне по сердцу, что я и думать забыл об осторожности: мне же следовало оградить тетю от всякого беспокойства.
Я усомнился в том, что судьбе угодно соединить этот привидевшийся ей саван со мной, но тогда тетя Джанет довольно резко произнесла:
— Будь осторожен, парень. Негоже шутить с неведомыми силами.
Возможно, частые тетины предостережения и обратили мой ум к этому предмету, но теперь той женщине не требовалась подобная помощь — она всегда пребывала в моих мыслях; и когда я запирал свою комнату на ночь, то почти ожидал, что найду ее там. Спать мне не хотелось, и я взял почитать одну из книг тети Джанет. Называлась она «О способностях и свойствах бесплотных духов». «Заглавие твоей книги, — мысленно упрекнул я автора, — не очень привлекает, но, возможно, я узнаю что-то, что имеет отношение к ней. Поэтому я прочту твою книгу». Прежде чем приняться за чтение я, однако, подумал, что не помешает выглянуть в сад. После той ночи, когда меня посетила моя странная гостья, сад, казалось, обрел новое очарование для меня. Я редко теперь ложился, не взглянув перед тем в окно. Я отодвинул тяжелую штору и направил взгляд в сад.
Вид был прекрасен, но сердце защемило от этой явленной печали. Все было призрачным в резком свете луны, время от времени пробивавшемся сквозь плотные облака, плывшие по небу. Ветер усиливался, воздух был влажен и студен. Я инстинктивно обернулся и оглядел комнату: все было готово для разведения огня, короткие поленья были сложены кучкой возле камина. С той самой ночи я всегда держал наготове дрова для топки. Я хотел было развести огонь в камине, но поскольку зажигал костер, только проводя ночь под открытым небом, то не решился… Я вновь повернулся к окну, открыл задвижку и шагнул на террасу. Скользя взглядом по белой дорожке, потом по всему саду, блестевшему там, где на мокрую листву падал свет луны, я почти ожидал, что увижу белую фигуру, летящую меж кустов и статуй. Картина прежнего появления гостьи столь отчетливо встала перед моими глазами, что я едва мог поверить, будто это происходило когда-то, не теперь… Декорации были совершенно такими же, час столь же поздний. Жизнь в замке Виссарион была очень проста, ложились здесь рано, разве что в ту ночь…
Я глядел в сад, и мне показалось, что я уловил какое-то белое пятно вдалеке. То был всего лишь лунный отблеск. Но все равно я странно взволновался. Я вроде бы перестал быть самим собой в эти мгновения. Я будто был загипнотизирован наблюдаемой картиной или воспоминанием, а может быть, какой-то неведомой силой. Не отдавая себе отчет в своих действиях, не задаваясь их причиной, я вернулся в комнату и развел огонь в камине. Затем задул свечу и вновь подошел к окну. Мне не пришла в голову мысль о том, насколько же это глупо — обратившись спиной к свету, стоять у окна в стране, где каждый мужчина носит при себе ружье. Я был одет как обычно по вечерам, и моя грудь под белой рубашкой послужила бы отличной мишенью. Я вновь открыл доходящее до полу окно и ступил на террасу. Я стоял там несколько минут, погруженный в раздумья. И все оглядывал, осматривал сад. Был миг, когда мне почудилось, что я вижу движущуюся белую фигуру, но он миновал, и тогда, заметив, что вновь начинается дождь, я вернулся в комнату, закрыл окно, задвинул штору. Потом в мое сознание проникла умиротворяющая картина горящего камина, я подошел к нему и встал перед ним.