Леди ведьма
Шрифт:
– Извините, мисс, – миссис Харрис, в выходной одежде и чепчике, покосилась на Чарльза. – Я хотела спросить у вас разрешения уйти в церковь. На мессу.
Полли в первый момент и не поняла, куда это собралась кухарка, так её удивил вид Чарльза, который, не скрывая своего раздражения, отошел от них шага на три, сморщив нос, будто в лицо ему полыхнуло зловонием.
– Да-да идите, – сказала наконец Полли. Кухарка не спеша пошла по дорожке сада и, словно нарочно, прошла возле Чарльза. Он отпрыгнул от неё обратно к Полли и, сказав сдавленным
Полли вернулась в дом. МакКин по-прежнему сидел в гостиной, и выглядел он слегка раздосадованным. В зубах его была не зажженная трубка.
– Вас что-то смущает? – спросила Полли.
– Нет, – резко ответил МакКин, продолжая сжимать зубами не зажженную трубку. И тут же быстро воскликнул: – Хотя, да! Во-первых, я очень сожалею, что днем раньше имел неосторожность высказаться о своей тревоге по поводу отсутствия клиентов. Вы, видимо, восприняли это как жалобу и решили помочь несчастному. Но у меня полно клиентов, я вовсе не жалкий неудачник!
– Конечно нет, и я вас вовсе не считала несчастным, и тот наш разговор, вы уж простите, но уже через минуту вылетел у меня из головы, как нечто совсем нестоящее.
– Правда? – то ли с огорчением, то ли с облегчением сказал МакКин.
– Да, и это не вам, а моему новому другу мистеру Барклею я хотела помочь. Просто кроме вас, других детективов я не знаю.
Рик МакКин молчал, но погрустнел он еще больше.
Он направился в свою комнату, но Полли, не желая, чтобы этот человек грустил, догнала его и спросила:
– А что же во-вторых? – напомнила ему она.
– Во-вторых? – МакКин собрался с мыслями и уже спокойно и даже с неловкостью сказал: – Во-вторых, мне кажется, – он замялся, но тут же твердо продолжил: – что этот Барклей меня берет как какое-то дополнение к пикнику! Будто для него важней пикник, а не расследование.
– Мне тоже так показалось! – засмеялась вдруг Полли. – Кстати, а что вы думаете о похищении?
– Прежде чем думать о преступлении, нужно понять, почему преступление совершено против этих людей. Конечно, семья де Мобреев очень богата, но если бы цель похищения был выкуп, то требования были бы предъявлены. А значит, дело в другом. Поэтому для начала мне надо навести справки о друзьях Чарльза.
– Могу я потом узнать о результатах? – спросила Полли.
МакКин улыбнулся и кивнул. Полли задумчиво перевела взгляд на окно в гостиной и увидела, как по грядкам осторожно крадется черный кот.
– О! Я вспомнила… – воскликнула Полли и, схватив с бюро карандаш и листок бумаги, вдруг нарисовала кошачью мордочку с ушками и обвела её в квадрат.
– Что это? – не понял МакКин.
– Перстень человека в маске. Я вдруг вспомнила, что у этого человека был перстень на руке.
– Персть вашего таинственного визави, что ж отлично! Хоть какая-то
МакКин сложил рисунок и сунул его в карман.
А за обедом, Полли спросила дядю, не слыхал ли он о Буу. Дядя, даже не задумываясь, сказал:
– Ну конечно, это те, что в углу сидят и как черная крупа?
– Значит, они существуют? – спросил его МакКин.
– Ну да, в детских стишках, – буркнул дядя, он был сердит, что подливка к мясу слегка отдавала горелым. И все потому, что кухарка отправилась на мессу и поручила молодой горничной Терезе проследить за обедом.
А Полли при словах дяди припомнила рифмовку «крупу – буу» и в памяти всплыл еще одни стих, который она и проговорила вслух:
Варится зелье -
Мошки в углу.
Гаданье свершают,
Увидишь крупу -
Слово читают,
Сыпятся Буу.
– Этими стишками любила пугать Полли бабушка, – кивнул дядя.
– Эти Буу связанны с магией? – поднял бровь МакКин.
– Вы будете анализировать детские стишки? – хмыкнула Полли.
– Такова уж моя натура, все логически обосновывать.
– Вы и в детстве были таким зану… заумным? – быстро поправила себя Поли, но судя по ухмылке МакКина, он понял, что она хотела сказать.
– Именно так, – сказал он.
Но Полли, задумавшись о своем, уже не обращала внимания ни на МакКина, ни на дядю, вдруг начавшего рассуждать о старости и её недостатках: плохой памяти и трясущихся руках. Полли, прочитав стишки, вспомнила, что часто повторяла их в детстве. А когда они уже жили в Индии, мать строго запретила Полли их произносить. «Никаких Буу в моем доме нет и не будет! Ни в виде крупы, ни в виде мошек! Пусть все останутся у НЕЁ дома». У «неё» – это значит здесь, это она, наверное, о бабушке и об этом доме говорила.
После обеда МакКин ушел наводить в полиции и у всезнающих знакомых справки о семействе де Мобрей, а дядя, надев котелок и сюртук, сообщил, что идет в клуб. Полли видела из окна гостиной, как дядя пошел неспешно по дорожке, и вдруг он вздрогнул, метнулся направо, налево, развернулся и со всех своих подагрических ног кинулся обратно к дому, а догоняя его широченными прыжками, за ним несся тот самый ростовщик. Входная дверь распахнулась, но захлопнуться за дядей не успела. Полли услышала из коридора:
– Думали бежать?! – гаркнул надтреснутый голос.
– Вовсе нет, я просто забыл дома трость, – тяжело дыша, благодушно заявил дядя.
– А что тогда у вас в руке?
Вот показалась отступающая в глубь гостиной спина дяди, а напирая на него, сверля злым взглядом, шел ростовщик.
– Вы мне должны пять тысяч фунтов, мистер! – выплюнул сквозь узкие губы ростовщик.
– Мистер Хобсон, вы немного ошибаетесь, я брал у вас четыре тысячи, – пробормотал дядя. Его отступление было остановлено спинкой кресла, и ростовщик схватил дядю за плечо.