Ледобой. Зов
Шрифт:
— Без сопливых скользко, — старик усмехнулся, оторвал черенок, швырнул в Моряя… и ведь попал.
— Да что тут происходит? — Перегуж ступил на поляну, изумлённо показал на два трупа под дубом.
— Млечи, — Безрод коротко кивнул на тела. — Молочник подослал. Третий ушёл.
Воевода и Моряй присели над телами. На первом лица нет, всё оно осталось на дереве — огромное кровавое пятно буровеет на коре дуба-исполина, ровно бедолагу долго и сильно вбивали в ствол. Просто кровавое месиво на месте лица… даже не лица — от головы остался только затылок, всё остальное будто через
— Ну? — Отвада требовательно потряс рукой.
— Колёса гну, — Стюжень прожевал и проглотил последнее. — Ждали тут, в засаде хоронились. Вызнать хотели, куда след привёл. Вон, даже рукавицы прихватили. Дабы руками нас не трогать.
— А тут ты… — Перегуж понимающе кивнул, посмотрел на Безрода.
— А тут я, — Сивый развел руками.
— Оттоптался по полной, — Моряй покачал головой. — Изморозь откуда?
Безрод и Стюжень переглянулись, верховный кивком разрешил говорить.
— Худо со мной. Полуночи во мне всё больше. Студёной и вековечной.
— И это… она? — Перегуж показал на изморозь на телах. — Ты гляди, не тает что-то.
— Со временем будет лишь хуже, — Сивый кивнул. — Вчера чуть человека не убил. Старейшину Приямка.
— А было за что?
Сивый скривился, покачал рукой, ну так… было маленько.
— Приторговывает.
— Чем?
— Тобой. Мной. Им. Им… — Безрод по-очереди показал на каждого в старом святилище.
Отвада нахмурился, сел на повалку, приготовился слушать. Нетерпеливо показал, давай, говори, не томи.
— Говорил же давеча, ездят гонцы, якобы вести носят. Князь плохой, между вами и душегубом выбрал душегуба. Спасайся кто может. Этот и продался. Не выгнал.
— Знаю. У каждой деревни стражу не поставить, — Отвада мрачно плюнул. — Уши заткнуть людям не прикажешь. Дружинных разослал по всем краям. Ездят по деревням, правду говорят. Тоже наткнулись на одних таких. Жаль, не догнали.
— Что с боярами?
— Гадюшник, — с отвращением плюнул. — Шипят, зубы показывают, и точно знаю — точат мечи. Это они должны людей успокаивать, так нет же… Под себя, подлецы, гребут! Сожжённые деревни прихватывают! Моровые сёла! Общинные земли проглотить норовят!
Сивый недоумённо покосился на Стюженя, тот молча кивнул.
— Мор кругом, жить там нельзя, колодцы отравлены, так эти стервятники на будущее хапают. И ведь не мои земли — общинные. Мол, с общиной договорился. Как, спрашиваю, договорился? А так, отвечают, на последнем издыхании общинники земли отвели. Дескать, уж ты, боярин, не обидь, проводи в последний путь, за землей пригляди.
— Кто?
— Те же, кто тогда, во время войны своих людей для застенного отряда не дал. И Косоворот среди них первый. Как вернул землю, так и обратно под себя подгрёб. Его в дверь, а он в окно.
Безрод
— А дружинные? Их дружинные?
— Они едят не мой хлеб. Прикажут своим Косоворот, Кукиш, или Прихват поднять князя на копья, те почешут репы, да и поднимут. Это во время войны я им первейший воевода и начальник, а сейчас войны нет. Да и наймитов у них полно. А теперешнюю смуту с мором и душегубом боярский совет войной не признает, хоть подыхать будут. Оно, конечно, да, моя дружина больше чем любая боярская, но ведь сговорятся, сволочи, ох чую, сговорятся. Уже сговорились! Где полыхнёт, только не знаю. И за зад не взять — измену не предъявишь. Нечего предъявить.
Сивый какое-то время глядел в себя, ковырял взглядом землю, усмехнулся, поднял глаза.
— Князь, руби змее хвост по самую голову. Сожрут.
— Нельзя! — Отвада даже рукой затряс, и аж перекосило его от бессилия объяснить, донести. — Боянщина посыплется, ровно груда костей без жилок! И надо бы, да нельзя!
— И поэтому нам кровь из носу нужно подлеца найти раньше, чем всё это варево из-под крышки полезет, — Стюжень подозвал Безрода, мол, плечо дай, помоги встать.
Отвада и остальные только рты раскрыли. Перегуж немо показал на ворожца пальцем и загнал брови далеко на лоб. Это что? Это как? Вчера уходили, мало не при смерти был, сегодня — хоть в пляс отпускай.
— Говори уж, старый, — буркнул Урач, расплываясь в улыбке. — Вон, у ребятни глазки наружу повылазили, обратно не впихнёшь.
— Ну? — Отвада всплеснул руками, — Нашли подлеца? Что там? Как пришли, хотел спросить, да совсем с толку мертвецами сбили! Куда след увёл?
— Сильная ворожба, — старик покачал головой, — очень сильная. Исполнителей знаю, хозяин ушёл, пёс блохастый. Вот так его держал, да вырвался. Подвёл я всех. Старый уже, силы не те.
Отвада слушал, раскрыв рот, едва глазами верховного не сожрал. Растерянно посмотрел на Моряя. Тот мрачно пожал плечами. Перегуж закрыл глаза и обречённо закачал головой. Всё. Это конец. Теперь только война.
— Не прибедняйся. На тебе пахать надо, — буркнул Сивый.
— А толку?
— Толк в том, что ты его всё-таки дожал.
— Я не помню ничего, — старик тяжело взглянул на Безрода. — Я не знаю об этом отродье ничего. Ни-че-го! Ты рано меня вытащил.
— Помер бы.
— Туда мне и дорога. Устал.
— Рано. И зря.
— Это ещё почему?
Сивый усмехнулся.
— Ты раскрыл его.
— Я? Бредишь?
Безрод обвёл глазами всех в старом святилище,
— Почти выбил из него дух. Теряя память, он прошептал: «Обаз черем хистун».
Отвада медленно ожил, брови отползли от глаз, сами глаза заиграли.
— Что-то знакомое, — князь встал с повалки, заходил туда-сюда, теребя загривок. — Слышал где-то, да не вспомню где.
— Что это значит? На каком языке? — Моряй наморщился, огладил бороду.
— Расскажи подробно, — Стюжень опёрся на плечо Безрода, махнул к ложу, мол, проводи, устал стоять.
— Ты его почти убил. Голову раскроил. Когда упали, начал душить. Он и сказал: «Обаз черем хистун».
— Что это значит? — повторил Моряй.