Ледышка или Снежная Королева для рокера
Шрифт:
Настолько, что я нашла в себе жалкую горстку сил слабо улыбнуться, не обращая внимания на капли крови из открывшихся ранок:
– А…
Голос звучал сипло, надрывно и больше походил на хрип. Язык плохо слушался, но сглотнув вязкую слюну, я всё же смогла прошептать:
– Веня?
– Запугивает своих сослуживцев, впрочем, как и всегда, - Димка тихо фыркнул, разрезая рукав моей блузки и выуживая откуда-то из карманов перекись, бинт и пластырь. я невольно слабо улыбнулась, припоминая, как Харон приучила каждого таскать такой походный набор на все случаи жизни. – Отец уехал на какое-то важное чтение, сетуя, что
Димка говорил и говорил, припоминая моей подруге всё, что было, и приписывая то, чего точно не было, но явно могло быть, учитывая её характер и некоторые преступные наклонности. А я сидела, молчала и слушала его голос, от которого переставало сводить судорогой мышцы. От которого отступала тошнота, и горло не сдавливали рыдания и всхлипы. Он перевязал мою руку, аккуратно закрепив бинт, проверил плечевой сустав. Стёр запёкшуюся кровь с лица и смазал какой-то мазью синяк на щеке и челюсти.
И всё это не прекращая говорить, убаюкивая меня своим добродушным ворчанием и сетованием, окружая заботой и вниманием. Ему было наплевать на посторонних и невольных зрителей, Димку сейчас волновала только я. И только обо мне он заботился, сосредоточив всё своё внимания, заполняя собой всё окружающее пространство…
Так, что я тихо вздохнула, опуская сведённые судорогой плечи, и прислонилась лбом к его плечу, вдыхая горьковатый запах одеколона, смешавшийся с ароматом пороха и дыма от сигарет. И совсем не возражала, когда меня укутали в эту самую куртку и подняли на руки, крепко прижимая к себе. Обхватив брата руками за шею, я спрятала лицо на его груди, чувствуя, как тело наливается свинцовой усталостью, а веки тяжелеют.
Всё, на что меня хватило, это лишь тихо спросить, едва слышно прошептав:
– Домой?
– Домой, мелочь, - усмехнулся Димка, прижимая меня крепче и уверенно шагая в сторону выхода. – Вот сдам тебя на руки доброй тёте Харон и отправлюсь побеседовать с этим недоумком, который к вам в клуб как к себе домой зашёл.
– А он… - я снова сглотнула, невольно сжавшись в комок от воспоминаний. – А он жив?
– Я бы был не против, если бы он умер в больнице, - несколько задумчиво протянул Димыч, добравшись до машины и щёлкнув брелоком сигнализации. Усадив меня на пассажирское сиденье рядом с водительским, пристегнул ремень и укутал плотнее в собственную куртку. – Но, увы, идиотам везет, и он даже очень шустро что-то втирал врачу и моим коллегам. Не доверять районным у меня причин нет… Но я всё равно сам съезжу, пообщаюсь с раненным.
– А…
– Изи, солнце моё… В клубе полно камер. Я думаю, ребята будут не против поделиться записями и этому придурку просто некуда будет деваться, - наклонившись, Димка осторожно поцеловал меня в лоб. – Отдыхай. Я схожу, вещи твои заберу, да начальство клубное уведомлю о необходимости сотрудничества
Слабо кивнула, прижавшись щекой к прохладной, гладкой коже и наконец-то закрыла глаза. Теперь я могла поверить, что всё будет хорошо… А обо всём остальном, я подумаю завтра.
***
Димитрий Александрович Араньев за время работы в полиции успел повидать многое, обзавестись здоровым цинизмом, чёрным чувством юмора и пофигистическим отношением ко многому. В том числе и к некоторым чужим бедам, как бы грубо и бесчеловечно это не звучало. Единственное, к чему он так и не смог привыкнуть и с чем до сих пор не выходило смириться, так это с тем насколько же беззащитная, хрупкая и беспомощная порой у него сестрёнка.
Любимая сестрёнка, так и не сумевшая пережить то, что с ней когда-то произошло. О нет, он прекрасно знал, с каким бы удовольствием Изи забыла о случившемся, вот только годы шли. А память так и оставалась слишком хорошей, слишком свежей и слишком яркой.
– Твою ж мать, - ругнулся Димыч, нащупав в кармане джинсов пачку сигарет и закурив, глядя сквозь стекло закрытой дверцы на болезненно-хмурое выражение лица мелкой.
Срывы случались, не часто. В последние годы и вовсе сошли на нет. Изи научилась себя контролировать, держать в руках, прятать собственные страхи глубоко в душе. А после того как мелкая устроилась на работу в клуб и вовсе стала оживать, всё меньше замыкаясь в себе и всё больше открываясь окружающим. Дима прекрасно знал, насколько сложно с его сестрой и насколько сложно ей самой ломать собственные правила.
Только в тайне надеялся, что ребёнок руки не опустит и дойдёт до конца. Не испугается и не отступит. И вроде бы даже всё начало получаться, пока…
Тут Димка сплюнул, скривившись. Пока какой-то мудак не привёл малышку в состояние, близкое к самому настоящему нервному срыву. А это означало бы больницы, врачей и очередную попытку каких-то умников в белых халатах сделать из Изьки ничего не соображающий овощ. Только потому, что у неё, видите ли, неправильная реакция на окружающий мир!
Как говорит не к ночи помянутая Харон, ткните мне пальцем в нормального человека и я первая плюну в него. Ибо нефиг выделяться!
Звонок сотового отвлёк его от размышления. Глянув на дисплей, Димыч только глаза к небу возвёл, отвечая на звонок. Из трубки раздалось хмурое и категоричное:
– Где?
– А здороваться тебе религия не позволяет?
– Дим-Димыч, не нервируй меня, трупов сегодня рядом не наблюдается. Не на ком сбросить своё скверное настроение. Ещё раз спрашиваю, где? – Харон явно волновалась, от чего язвила в несколько раз больше обычного. Впрочем, было бы удивительно, если бы она совсем не язвила.
Вот тогда впору начинать бояться, не случилось ли чего действительно масштабного и опасного.
– Скоро будем, - тяжко вздохнув, Димыч прикурил ещё одну сигарету, невольно ловя себя на мысли, что слишком уж спокойно этот мудак в клуб пришёл. Да ещё так…
Вовремя, когда там был минимум народа, и охрана куда-то отвлеклась, и любимый ребёнок был в гордом одиночестве. Такое невероятно счастливое совпадение! Настолько счастливое, что профессиональное чутьё тут же сделало стойку, сигнализируя о том, что сам нападавший так точно угадать, когда ж ему стоит прийти не мог просто по определению.