Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки
Шрифт:
— Гляди, какие помидоры, — сказал Решид Керему-уста. — Я таких еще сроду не видывал.
— И я тоже не видывал, Решид-ага.
— Послушай, Керем, я каждый год краду их по кустику и сажаю на своем огороде.
С этого все и началось. Керем-уста тоже украл один кустик и, чтобы его вырастить, поселился в ложбине между Флорьей и Менекше.
Через несколько дней рыбак Хасан встретил Керема-уста с револьвером в руке.
— Ну что ты так разбушевался? — стал увещевать его Хасан. — У тебя трое чудесных детишек. Да, верно, весь Менекше, весь Кючюкчекмедже, весь Стамбул знает о
— Убью ее, убью. Так там и сгниет в чужой земле! — орал Керем, махая револьвером. — Убью ее! — Он сам не узнавал своего голоса.
— Не говори глупостей! — несмело уговаривал его Хасан. — Что с тобой стало, просто понять не могу. Слушать тебя стыдно. Не только на себя и на жену, на всех нас пятно кладешь. Опомнись!
Но Керем продолжал вопить:
— Пристрелю, пристрелю, как собаку!
На его крик собралось много народу.
— Что ты задумал, Керем? — плача сказала тетушка Айше. — Да ты в своем ли уме, Керем?
— Не убивай ты ее, — спокойно произнес Музаффер, подкручивая пышные, как лисий хвост, усы. — Мало ли тебе женщин на свете? Только махни рукой — пятьдесят набегут. Мигни — еще пятьдесят.
— Что ты несешь? Уши вянут слушать, — возмутился рыбак Ферхад. — Ни одна путная женщина не захочет с тобой дела иметь, а ты тут развел: «Только махни рукой… пятьдесят…»
— Я знаю, что говорю, — с тем же спокойствием возразил Музаффер. — Я бы так и поступил, останься я, как Керем, с тремя детьми на руках.
В разговор вмешалась Зейнаб, лучшая штопальщица рыбацких сетей во всем Менекше. При каждом слове ее черное, морщинистое старческое лицо злобно подергивалось.
— Застрели ее! — выкрикнула она. — Застрели ее, мерзавку! Говорят, в Германии она каждую ночь спит с новым мужчиной. Каждую ночь — с новым. Застрели ее, Керем. Или себя. Никаких уговоров не слушай. Не слушай никого! Ведь она опозорила тебя. А позор смывают только кровью. Плюнь тому в глаза, кто говорит другое. — И она с презрением оглядела собравшихся.
По крыше кофейни застучали крупные капли, хлынул ливень. А народ не расходится. Кого тут только нет: и дети, и молодежь, и старики. Кричат, спорят, ругаются. И над всем этим гвалтом взметывается зычный голос Керема-уста.
— Не повезло бедняге! Опозорила его жена! Да убережет нас всех Аллах от такой беды! — кричат со всех сторон.
Коротышка Чорумлу Вели молчал-молчал и наконец решил высказаться.
— Честь надо беречь как зеницу ока! — изрек он и с довольным видом оглядел всех.
Дождь все еще лил, когда Керем-уста забежал домой, схватил
— Сдурели, что ли, там, в правительстве! — удивлялись люди. — Дать паспорт сумасшедшему!
— Неужели не знают, что он задумал?
— Конечно же, знают. Как не знать!
— Но ведь тут и честь правительства задета. Деньги и револьвер ему дали в полиции. Поэтому-то он и ведет себя так смело.
— Верно, верно. Вот уже целый месяц, как он бегает, словно угорелый, вопит: «Убью!» Конечно же, полиция слышала. И сам комиссар Хайри-бей тоже слышал. Ну и что? Он только посмеивается в усы, мое, мол, дело стороннее.
Пока в кофейне и около нее продолжались все эти пересуды, Керем-уста пробовал развести у себя в саду костер. После нескольких безуспешных попыток он натянул над дровами брезент, и тогда дело пошло на лад. Керем-уста сложил в закопченную кастрюлю мясо, помидоры, баклажаны, лук, травы, которые оказались у него под рукой, и начал варить обед. Когда обед был готов, дети и девушка уселись за стол, поели в молчании. Девушка промокла до нитки: конечно, бегала следом за Керемом. Керем заметил это, но виду не подал. Когда обед кончился, он вдруг схватил ее за руку и поволок за собой с криком:
— Убирайся, проваливай! Куда хочешь — хоть в ад. Можешь руки на себя наложить. Мне бы это, кстати, тоже не помешало сделать.
И вдруг пристыженно оглянулся на детей. Они сидели не шевелясь, с напряженными, бледными лицами. У одного темнело большое пятно на воротнике. У другого была порвана рубашка. Третий, грязный и неумытый, шмыгал носом.
— Идите в дом! — закричал Керем-уста. И пустился бегом во Флорью. Сильный ветер вздымал высокие пенные волны. В море не осталось ни одной рыбацкой лодки, только вдалеке, в серебристой кипени, покачивался серый пароход.
Но вот ливень наконец кончился, снова засияло солнце. Зажгло окна домов, распахнуло закрытые наспех двери. Ярким пламенем вспыхнула старая теплица. Погас свет в кемпингах. Вылетели из гнезд ласточки. Освеженные, омытые, новыми красками заиграли цветы.
Керем сбегал на почту, послал письмо в Германию. На обратном пути завернул ко мне. Он улыбался, но в темно-синих глазах поблескивала холодная сталь.
Измученный, вымотавшийся, он опустился на тахту и тут же уснул. Пробудился лишь на другой день. И долго озирался, никак не мог понять, где он находится.
— Ты у меня дома, Керем, — объяснил я и, видя, что недоумение в его глазах не исчезает, повторил: — У меня дома, Керем.
По мере того как мой гость приходил в себя, голова его никла все больше и больше.
— Ты у меня в доме, — еще раз сказал я.
— Знаю, — ответил он. — Я вот раздумываю, что мне делать. Может, пойти к вали? Я написал много писем в Германию, но ни на одно так и не получил ответа. Только вали и может мне помочь. Ведь она уехала с моего официального разрешения… За то, что Нериман сделала, ее надо было бы убить. Но я не хочу никого убивать. Что же делать?