Легенда о черном алмазе
Шрифт:
В ту памятную ночь у землянки под спелыми звездами августа, когда Верзин приоткрыл лейтенанту особый и словно сказочный мир прекрасных и зловещих камней, Бочка заинтересовался алмазами. Иной раз ему даже чудилось: злой камень поблескивал неистово и беспощадно, как глаз ядовитой змеи. «Нет!
– будто споря с кем-то, решительно заключал Бочка.- В наших добрых краях такого чудища никогда не было и не может быть!»
С начала августа и до конца ноября в районе, вверенном Василию Ивановичу для охраны покоя и благополучия земляков, произошло немало загадочного. Он не раз мысленно перебирал эти происшествия, пытался соединить их в единую цепь: ночная кража в лагере ученых
«Где первое звено в этой цепочке?» - спрашивал самого себя лейтенант. И отвечал: пожалуй, в находке инженера Васильева. В таком случае второе звено - попытка Бешеного Ганса овладеть секретом геолога. Но Васильев погиб, не раскрыв секрета, а гестаповец не смог разобраться в метках, оставленных инженером.
Далее не достает очень важного звена: жив или погиб под Волчеяровкой Бешеный Ганс? Данила Гром записал того прохвоста на свой снайперский счет. Документы и Железный крест, найденные при убитом офицере, подтверждали, что это и был Ганс Оскар Бруфт, по кличке Бешеный Ганс. В таком случае, кто же продолжает настойчивые попытки добраться до находки Васильева и овладеть ею? Кто следует за Верзиным по пятам, уничтожает или старается исказить васильевские знаки? Не мнимый ли Ганс зарыт под Волчеяровкой, а подлинный, сменив документы, одежду, внешность, где-то крадется, ползает и шкодит? Об этом ведь предупреждала и анонимка.
Хорошенько поразмыслив, лейтенант решил, что «Черный алмаз» - это вторая задача, а первая, не терпящая промедлений,- розыск Макарыча и Анки. Живы ли они? Не случилось ли беды?
Он старался теперь продумывать каждый свой шаг - и все же допустил ошибку. Пословица учит, что и стены имеют уши. Опытный следопыт постоянно это помнит. Но вот в светлице Макарыча лейтенант беседовал с Верзиным, в разговоре был назван «Черный алмаз» и точный его адрес - Сухой колодец. А разве свидетелем их разговора был только… гусь? Если бы в те минуты лейтенанту пришла мысль старательно обыскать домик, он обнаружил бы в соседней комнатке еще одного «гуся» - с наторошенными ушами… Лейтенант с Верзиным появились в светлице так неожиданно, что он не успел раскрыть в комнатенке створки оконной рамы и выпрыгнуть из дома с тыловой стороны. Он забился в угол, за квадратный лист фанеры и накрылся лоскутом мешковины. Нечто подобное он уже разыгрывал, когда, заметив лейтенанта на берегу реки, кошкой вскарабкался на раскидистый дуб и точно намертво сросся с веткой.
В тот раз, ощущая близкое присутствие чужака, Василий Иванович лишь случайно не взглянул вверх. А теперь следопыт ничего не заметил только потому, что даже в мыслях не допускал присутствия кого-нибудь постороннего в хижине Митрофана Макарыча. Случалось, Василий Иванович говаривал: «Удача - это необъезженный конь: пока не почувствует опытного наездника - не подчинится». Видимо, на этот раз он действовал не как опытный наездник…
Провожая Михея Степановича на берег, до «Нырка», Василий Иванович сказал:
– Буду на хуторе Сухой Колодец не позднее, чем завтра под вечер. Соблюдайте осторожность: мало ли какие гости могут вас навестить…
Сборы были недолги. Костику пришлось еще раз побывать в городе. Он передал Проше Зайчикову записку лейтенанта, и тот засуетился, стал рыться под прилавком своей часовой будки. Наконец нашел то, что искал, завернул в обрывок афиши и передал посыльному.
В
– Молодец, парень, быстро управился!
– похвалил лейтенант Костика и спросил строго: - Фляги у всех наполнены?.. Оружие проверено?.. Тогда в путь!
Костик толком не знал, куда они направлялись, а спросить было неудобно: чего доброго, начальник может подумать, что он малыш несмышленый. Уже когда тронулись в путь. Старшой шепнул ему еле слышно: «Идем в штрек… ну, тот, заброшенный…» И Костик зябко поежился, пожалев, что они с Емелькой идут туда без оружия, даже без перочинного ножика…
Едва они отошли от домика Макарыча, как подслушивавший человек выбрался из-за фанеры и, выждав некоторое время, достал весла, перенес их на берег. Забравшись в лодку, он решительно оттолкнулся от песчаной отмели…
Они приближались к Гнездышку, где жили путевые обходчики, стрелочники, ремонтные рабочие. Лейтенант Бочка помнил, как живописно выглядело в довоенную пору это маленькое селеньице на берегу реки. Железная дорога здесь отдалялась от Донца, врезаясь в подножие кряжа, а на ровной площадке, обставленной серебристыми тополями, уютно расположилась пятерка кирпичных домиков. Пассажиры поездов, проносившихся мимо, обычно восхищались. «До чего красивое Гнездышко, и в самом деле курорт!..»
Отступая от реки на взгорье, фашисты оставили здесь сплошные развалины. Единственное, что сохранилось,- гак это голубятня на высоком столбе, да еще подвал с настежь распахнутой дверью.
Когда миновали Гнездышко и вышли на железнодорожную насыпь, Емелька сказал:
– Три дня назад я проходил через Гнездышко. Удивился, что деревянная голубятня не сгорела. В подвал заглядывал… Раньше там обгорелая балка поперек ступенек лежала, а двери были распахнуты. А сейчас кто-то убрал балку и дверь закрыл на замок. Кому это понадобилось?..
– На обратном пути проверим,- пообещал Гриша.
Василий Иванович внимательно посмотрел на него:
– Ладно. Займемся потом… А пока веди, Старшой. Тропинку не забыл?
Едва заметная тропинка вела в глубокий овраг, густо заросший терном и шиповником, а в самом его русле обрывалась. Цепляясь за кусты, Емеля с огромным усилием выбрался на ровную полянку. Там высился старый могучий берест. Емельке он запомнился с первого посещения пещеры. Теперь листвы на нем не было, а скрюченные ветви словно бы свела судорога. Сейчас, в вечернюю пору, под тяжелой багровой луной берест выглядел угрюмо и печально. И Емелька подумал, что ему не раз встречались деревья с ясно обозначенными характерами: веселые и грустные, добродушные и нежные, неприветливые и радостные… В облике этого великана была немая жалоба на горькую судьбину. Возможно, берест искалечен осколками снарядов - бои здесь были жаркие, а может, просто начал усыхать от старости…
Над их головами хриплый сорванный голос заорал исступленно:
– Ай-яй-яй!..
Громкое эхо метнулось по овражку. Емелька инстинктивно прижался к могучей фигуре лейтенанта. Костик от испуга сел на землю.
Триша наклонился, нащупал камень и запустил им в сплетение ветвей. С нижней разлапистой ветки сорвалось что-то большое, черное и метнулось в сторону реки. В дымчатом свете луны этот черный клубок расправил неуклюжие крылья, тяжело взмахнул ими и, словно переворачиваясь в полете, канул в береговую тень.