Легенда о рыцаре
Шрифт:
В помещении ещё были три двери, что вели в спальни и проём, закрытый ширмой, – хозяйственный уголок. Вошедшим предстала картина трапезы: во главе стола сидел хозяин дома и глава местной общины по совместительству. По правую от него руку – жена, по левую – пустое место (видимо, предназначенное для дочери), и чуть дальше - два парня лет двенадцати, поедающие гречневую кашу за обе щёки.
При виде гостя староста тяжело встал со своего места. Удивление мигом улетучилась, после того как увидел дочь в платье с порванным подолом, покрасневшим лицом и грязью по всему телу.
– Что случилось?- на удивление вопрос звучал твёрдо, уверено, а задавался не девушке – рыцарю, за чьей спиной стояла жертва лесных бандитов. Видимо, воин ещё не растерял своего благородного вида, что способствовало возведению его в ранг спасителя.
– На вашу дочь напали в стороне от тракта разбойники, сэр. Я посчитал своим долгом спасти её.
Немногословный ответ поверг старца
– Пару лет назад, когда Империя начала в ускоренном темпе расширяться и погрязла в войнах, простым мирным жителям не стало покоя. В то время, как солдаты, геройствуя, сражались на рубежах, завоёвывая славу для себя и страны, деревни страдали нехваткой рабочей силы, потому что все способные и при деньгах ушли либо на фронт, надеясь завоевать славу, либо в города получать образование, чтобы после пойти на фронт уже в чинах, либо заниматься торговлей, чтобы получать с войны выгоду. Поля стали зарастать бурьяном, пашни гибли, ибо собирать урожай просто было некому, потому что рук не хватало… А ещё нужно было снабжать армию. Тогда начался голод. Выживали только деревни на отшибе, куда не добирались снабженцы, да крупные сёла, где умудрялись как-то ещё держаться… А вот маленькие деревушки, такие как наша, были обречены на вымирание, что, собственно, и произошло, хотя мы ещё как-то держимся. Молодые, что были не способны воевать за страну, вышли на путь грабежей и бесчинств. В районе нашей деревни образовалась небольшая банда разбойников, что нападали на крестьян да бедных купцов. Так на всём западе, потому что восток, где войны и стычки продолжаются до сих пор, хоть как-то патрулируется, а дальше нас только Свободный град, чьи наёмники к нам не захаживают. Да, есть ещё варварские стоянки у подножия Переломного хребта да невдалеке от Осыпающегося шпиля, но они только по весне в охотничий сезон мимо проходят и то надолго не задерживаются в этих глухих для каждого человека местах. А сейчас, в весенний сезон, когда приходится существовать на оставшихся с зимы запасах, только редкие торговцы рискуют проезжать мимо, и то они становятся добычей этих ловцов удачи. Как они себя называют, романтики с большой дороги… Наслушались рассказов стариков о лихих ворах столичной окраины, и давай им подражать! Глупцы… Вор – это не абы как, а целое ремесло. Без мастерства даже в гильдию не берут. Раньше «вор» звучало гордо, поскольку гильдия была под крылом императора, выполняя щекотливые поручения, которые не дашь рядовым исполнителям. Зато они были преданы. Их уважали. Их боялись. А эти жалкие подобия джентльменов удачи годны только для мелкого ворья… Помню, было время, когда в гильдию брали только за заслуги. А сейчас этим званием одаривают каждого бюрократа, мелкого карманника и придорожный сброд. Прости, мне просто обидно, что какие-то мелкие сошки погубили одну из самых сильных канцелярий в империи. Я благодарен тебе, воин, за то, что помог моей дочери. Прости, деньгами одарить не смогу, но чем смогу подсоблю.
Михаил встретил рассказ грустной улыбкой понимания, вспоминая свой уход из столицы, то, во что превратилась гильдия, какой агрессией его проводили за ворота. Но быстро опомнился, ведь это его не касается. Больше не касается.
– Мне нужен конь и провизия на пару дней,- голос чуть дрогнул, ему казалось чем-то сверхъестественным просить помощи у тех, кого наказала война.
– Хорошо, ты получишь коня. Лучшего скакуна на всём западе, клянусь Леей! А сейчас, окажи честь, раздели эту ночь со мной, стариком, поведай истории своих путешествий. Странствующий рыцарь – штука для нас редкая…
Рыцарь не стал отказывать старцу, тем более, что спать особо не хотел. Всю ночь он травил байки о своих сражениях с мятежниками, повествовал о кампании, в которой похоронил своих друзей… Только не упоминал он семьи своей, сословия, цели путешествия и, главное, имени. Ибо он, как лирик, отрёкся от него, и, как романтик, вышел на большую дорогу.
Нет мира без войны
Мы рождаемся одинокими, мы живем одинокими, мы умираем одинокими. Только в любви и дружбе мы можем на время представить, что мы не одиноки. (с) Орсон Уэллс
Запыленный тракт мерно качался перед глазами одинокого всадника. Вороной жеребец гарцевал в сторону Свободного града, с гордым видом показывая окружающей пустоте всю свою надменность и радость от такого седока. Старое седло поскрипывало при качке, но, будучи добротно сделанным, крепко держалось поверх недорогой пурпурной попоны, что облегчала муки благородного животного. И даже
Да только всадник не разделял эмоций своего нового коня. Ночной разговор со старостой деревни оставил свинцовый осадок на сердце: старик считал его героем, спасителем, а сам он себя считал случайным прохожим, и эта слава из минувших лет – рыцаря без страха и упрёка,- с тоской давила на плечи. Казалось, чего грустить? Доблесть - показатель великих, но как соль на рану отступнику мирских устоев, что отказался от привычных принципов. Он бежит от норм морали, а она настигает его. Он хочет забыть то, чем жил, но не может, ибо общество не отпускает его, ведь именно оно диктует поведение человека. Но сейчас он один, вокруг только неизменная Природа – спутница романтиков и отщепенцев. Порой человеку как раз не хватает таких моментов, когда можно спокойно побыть одному в тишине от люда и в гармонии с самим собой. За своими мыслями рыцарь даже не заметил, как сменились декорации: голая степь, уныло дополнявшая душевное состояние всадника, резко обросла кустарниками и чащами, а вдалеке заклубился дым – первый признак обитания живых существ. А в этой Богами забытой местности из населённых пунктов был только Свободный град – прибежище для тех, кого угнетает разнеженное общество; пристанище для тех, кого обошла стороной слава героя, но кто желает её достичь; кров для тех, кто остался без оного, но способен на него заработать; дом для наёмников. Когда-то это было палаточное поселение в десяток хибар, где обосновались воины клинка и кошелька. Однако политика тогда ещё лагеря, шедшая врознь с тенденциями бурно развивавшейся Империи, набрала обороты популярности в массах общественности, что привело к расширению до целого города или, как говорят на севере, града. Маленького такого, без ограды, поскольку не было глупцов, готовых напасть на единственное в государстве поселение, живущее в военном режиме, где из мирных профессий только дворники и кузнецы, и те орудуют мечом не хуже воина регулярной армии Империи. Так получилось, что каждый в своё время был вынужден осваивать разные ремёсла, чтобы дополнять недостатки своих соратников. Так был основан первый косяк поселения, так зародился Свободный град. А за ним ещё один в другом конце приморских земель. А там и третий. И все с одним названием, все с одним ремеслом. Города-государства внутри государств. И с ними считалась власть. И их нанимал каждый нуждающийся, поскольку самый единственный догмат гласит: «Могила вам единственный судья, так встретьте её с песней и боем»
Въехав на территорию городка, рыцарь не спеша поскакал к его противоположной окраине, где были плацдарм и казармы для молодых наёмников, возжелавших начать военную карьеру с этого пусть и не достойного, но уважаемого многими ремесла. Там он надеялся встретить коменданта, наслышанный про его любовь к присутствию на всех тренировках и личному участию по воспитанию молодёжи. Пустынные чистые улицы продолжили картину угнетённости, давившую на плечи воина всю дорогу по степи. Но давившую как-то иначе… Не как груз боли, а как руки Смерти, чьими дланями наездник успел вдоволь насладиться за свою службу на восточных границах. И персты говорили, чуть сжимая ключицу,- что-то будет… И отсутствие работающих, прохожих это подтверждало. Лишь кузнецы стучали своими молотами по будущим шедеврам боевого искусства, закаляя сталь на решимость выбора жизни и смерти, правды и лжи, ибо не мечник выбирает оружие, а оружие выбирает мечника. Но разве это жизнь города? Куда все делись? Где ругающиеся бородатые мужички в распахнутых тужурках с вениками, где взмыленные, не смотря на ранний час, от беготни гонцы, где старушки на скамеечках, причитающие о трудностях современности?
Надежда найти ответ привела вновь прибывшего к его конечной цели – по тренировочным площадкам скакали, исполняя упражнения, новобранцы с прочим разночинным людом, поскольку тренировки были доступны всем. Их с надрывными ругательствами гоняли пожилые воины, мечтающие отправить подопечных в марш-бросок по всей Великой равнине да в заплыв по Льдистому морю. А чуть поодаль сражались парами ветераны и просто опытные бойцы, заслужившие право держать в руках именной меч. Их уже никто не курировал. Были только зеваки в лице таких же бойцов, уверенно подбадривающие своих друзей. И в этом сумбуре нужно было найти коменданта. Он мог быть где угодно: и среди дуэлянтов, и в толпе ликующих зрителей, и носящимся вдоль полосы препятствий, подгоняющим молодёжь. Скиталец отдал своего жеребца коневоду с парой монет за временное содержание.
Перехватив за рукав выбредшего из толпы дикого вида мужика, рыцарь задал интересующий его вопрос:
– Где можно найти главу форта?
Голый по пояс с переливающимися буграми мышц воин, удивлённый таким определением Свободного града, вначале опешил, но после мимолётной задумки всё-таки ответил:
– Капитан на арене. Один остолоп рискнул назвать его лжецом и трусом, и сейчас идёт Суд Моросс – битва до полной победы одного и смерти другого. Пойдём, бой сейчас начнётся. А после и поговоришь с ним.