Легенда о Вавилоне
Шрифт:
Поэтому, когда при следующей смене монархов и неизбежных при этом государственных беспорядках Вавилон снова отличился особенным непокорством, его подвергли жестокому наказанию. В частности, Город лишился золотой статуи верховного месопотамского бога, которую вывезли в неизвестном направлении и, по-видимому, пустили на переплавку. Так Вавилон почти окончательно утратил свою царственную роль. Что характерно, указанная акция уже не воспринималась народом как непростительное богохульство: новое время привело к распространению новых богов, чему, в том числе, способствовала персидская веротерпимость (или не вполне еще развившийся зороастризм). Старые боги стали исчезать с лица земли в самом прямом смысле.
Но Вавилона никто не разрушал. Постепенно потеряв статус одного из персидских державных городов, он по-прежнему оставался велик и богат. Более того, в течение очень короткого периода времени Город опять оказался центром мира, и это звание за ним чуть было не закрепили законодательно. Поскольку Александр Македонский хотел сделать столицей своего необъятного царства именно Вавилон! И благодаря этому после смерти царя в Вавилоне в последний раз решались судьбы человечества [553] . Полководцы-диадохи [554]
553
Прощание македонского войска с умирающим Александром проходило в тронном зале дворца Навуходоносора (июнь 323 г. до н.э.).
554
От «» (древнегреч.) — преемник, наследник.
Любителей исторических «если» часто занимает вопрос: что случилось бы, если бы Александр не умер от собственной невоздержанности всего лишь в 32 года? Насколько бы изменилась история человечества? Наше скромное мнение: не очень сильно. Во-первых, нет никаких доказательств того, что Александр являлся таким же гениальным политическим деятелем, каким он был полководцем. Поэтому совершенно не ясно, смог бы молодой повелитель мира совершить что-нибудь сверхъестественное на громадных просторах Азии, Европы и Африки, дабы удержать их в единстве и повиновении? Во-вторых, положение Александра на троне вовсе не представляется устойчивым, и кто знает, не окончил бы он свои дни в результате какого-нибудь неприятного заговора, которые в последние годы его царствования возникали один за другим. Македонцы и сами умели расправляться со своими царями — вспомним загадочную гибель Филиппа, отца Александра. А уж знакомство с персидским искусством интриг должно было сделать их более чем сведущими в предательствах и дворцовых переворотах [555] . В-третьих, Александр не мыслил своей жизни без войны и до конца не оставлял планов о новых, все более невероятных походах и милитаристских предприятиях. При этом его последние кампании были не столь удачны, как разгром Персии [556] . Поэтому не исключено, что в них бы он нашел свой конец — и тоже в возрасте отнюдь не преклонном [557] .
555
И, как доказывает история эллинистического мира, действительно сделало. В позднеантичной традиции существовало мнение, что Александр умер не своей смертью. Оно, например, попало в «Книгу Сивилл»: «…Как только // Выйдет из Индии он и вернется в град Вавилонский, // Варвар какой-то царя погубит во время застолья» (Книга Сивилл / Пер. М. и В. Витковских. М., 1996. IX, 221–223). Историческая наука эти сведения отвергает. Та же «Книга Сивилл» содержит недостоверные сообщения о захвате Александром «хорошо укрепленного» Вавилона, который «предаст он ужасной смерти голодной» (Там же. III, 384; IX, 201–206).
556
Покорение Согдианы и индийский поход. Во время последнего (326 г. до н.э.) утомленная македонская армия в какой-то момент отказалась идти дальше.
557
Есть и много худший сценарий: Александр, человек с явно нестабильной психикой, а также, скорее всего, подверженный алкоголизму, мог переродиться в кровавого деспота-убийцу, наподобие Ивана IV Грозного. Вдумчивые исследователи русской истории XVI в. давно обратили внимание на то, что умри Иван в 1563–1564 гг. — до начала «большого террора», но после проведения определенных государственных и религиозных реформ, оживления культурной жизни (в частности, приглашения Ивана Федорова), завоевания Казани, Астрахани и победоносного начала Ливонской войны, то он остался бы для нас величайшим правителем, чей невероятный взлет был так рано оборван несправедливым роком. Примерно такое мнение историческая память сохранила об Александре Македонском.
Империя великого македонца все равно бы развалилась. Ведь и диадохи вовсе не сразу примирились с ее разделом и еще несколько десятилетий пытались ее объединить, каждый под своей властью.
А эллинизм к тому времени уже пришел на восток — в результате первых побед Александра и гибели державы Ахеменидов. Напомним, что эти эпохальные события современники единодушно воспринимали как доказательство превосходства греческой культуры над древними восточными цивилизациями. Именно приход эллинизма обозначил полное исчезновение наиболее старой из них — аккадской.
Но все-таки почему столицей должен был стать Вавилон? И добавим, почему наследовавшие ему столицы — эллинистическая Селевкия-на-Тигре [558] , легендарный Ктесифон [559] , а затем и маленькая деревня, оказавшаяся в самой середине раскинувшегося от Ферганы до Пиренеев исламского мира расположены так близко друг от друга? От Багдада до Вавилона — несколько тысячелетий, но меньше 90 км. И ведь не объяснишь это одной объективной географией [560] . Нет ли здесь места такому понятию, как «святая земля»? Не дошло ли до никогда не знавших о месопотамской культуре ранних мусульман необъяснимое ощущение того, что человеческая история началась в Междуречье? Не было ли у них подсознательного понимания того, что утверждал давно забытый царь Хаммурапи: правящий этой землей воистину правит миром [561] . Подобную сакральность места, на много веков пережившую политическую значимость города, приобретут потом и Рим, и Константинополь, и сам Багдад [562] .
558
Центр царства Селевкидов — главных наследников Александра на Среднем и Ближнем Востоке. Основатель династии Селевк I по не вполне ясным причинам (лучший доступ к Аравийскому заливу по Тигру, нежели Евфрату?) решил построить себе новую столицу — в 90 км к северу от Вавилона.
559
Главный
560
Подобным же образом нельзя привязывать судьбы других городов Междуречья только к изменениям русла Евфрата, заболачиванию его дельты и появлению новых очертаний у берегов Персидского залива
561
Вавилонско-багдадская непрерывность была очевидна многим современникам. Так, Афанасий Никитин называет Багдад Вавилоном, в противоположность европейской средневековой путанице.
562
Не было ли подсознательного желания завладеть древнейшим центром мира и в некоторых высокопоставленных американских головах в начале XXI в.?
Впрочем, реальный Вавилон стал умирать как раз после переноса диадохской столицы в Селевкию, хотя поначалу пытался сопротивляться и даже возвел греческий театр в северной части города. Более того, в царствование Антиоха I (281–261 гг. до н.э.), когда Вавилон окончательно потерял столичный статус, наблюдалось оживление жизни города, сопровождаемое неожиданным расцветом клинописи и интересом к старине. По-видимому, древние владыки Месопотамии заинтересовали Селевкидов, нуждавшихся, подобно всем царственным нуворишам, в почтенной исторической генеалогии. Такое же любопытство в отношении фараонов было свойственно и воцарившимся в Египте Птолемеям. Поэтому неслучайно то, что Берос работал над своей «Историей» именно в те времена. К тому же Антиох, возможно в виде компенсации, издал указ о восстановлении Эсагилы, довершив таким образом дело Александра. Но ничего сделать было нельзя — волшебный дар возрождения был утрачен навсегда, население падало, башня Этеменаки оседала и разрушалась, и город постепенно переставал упоминаться в источниках [563] .
563
Труд Бероса исчез из обращения только после III в. Самые поздние ссылки на него в литературе датируются IX в. — почти что вчерашним днем (Glassner J.-J. La Tour de Babylon. P. 28).
Начиная со второй половины III в. до н.э. на арену истории вышел новый народ — парфяне, пришельцы из степей Туркестана. Постепенно (окончательное установление парфянской власти относят к 122 г. до н.э.) они отбросили Селевкидов на запад, где государства последних представителей грекоязычной династии были обречены погибнуть под ударами римлян. В позднее парфянское время I в. н.э. Вавилон уже представлял собой груду развалин и, скорее всего, стал таковым в результате борьбы за Месопотамию в середине II в. до н.э.
Многочисленные и кровопролитные войны парфян с римлянами нас интересовать не должны. Вот только совершивший невероятный рейд по вражеским тылам император Траян принес в 115 г. в разрушенном Вавилоне жертву гению Александра, перезимовал среди остатков былого центра мира и благополучно удалился восвояси.
Несколькими десятилетиями позже Вавилон упоминает знаменитый выходец из северной Сирии писатель Лукиан Самосатский, проведший большую часть своей жизни в восточном Средиземноморье, т. е. в той части света, куда из Месопотамии должны были доходить относительно правдивые сведения (да и на войне 164–166 гг. с парфянами Лукиан тоже побывал). В его диалоге «Харон, или Наблюдатели» происходит следующее. Ненадолго вылезший на поверхность земли лодочник Аида встречает всезнающего бога Гермеса и уговаривает того устроить ему краткую экскурсию по обитаемому миру. Время действия обозначено довольно точно — середина VI в. до н.э., когда Кир уже «Ассирией недавно завладел, и Вавилон подчинил, и сейчас, кажется, собирается идти на Лидию». В конце диалога, когда Харон просит Гермеса показать ему «знаменитые города, о которых идет молва у нас внизу: Ниневию Сарданапала, Вавилон, Микены…», то гонец богов ответствует, опять не греша против исторической истины: «Ниневия, перевозчик, уже погибла, и следа от нее больше не осталось; не скажешь даже, где она и была. Вавилон же — вон тот город с прекрасными башнями и высокой стеной вокруг; в недалеком будущем и его придется разыскивать, как Ниневию»{170}. Тут Лукиан ошибся: Ниневию археологи XIX в. отыскали значительно легче и раньше Вавилона.
Даты, относящиеся примерно к тем же самым эпохам — Селевкидов и расцвета Римской империи — обозначают время создания двух выдающихся творений, навсегда закрепивших мифологический образ города на Евфрате. Им соответствуют два значительнейших периода истории Средиземноморья и его окрестностей: раннего эллинизма III-II вв. до н.э. и последнего вздоха классической культуры на рубеже I–II вв. — эпохи позднеэллинистического ренессанса и одновременного зарождения христианства. Любопытно, что данные произведения, написанные на очень разных языках и по времени создания отстоящие друг от друга, по меньшей мере, на два с лишним века, весьма тесно связаны между собой в системе религиозно-философских координат. Происхождение первого из этих замечательных трудов как в смысле каузальном, так и литературном полностью восходит к тому самому эллинизму, который завершил собой существование реального, исторического, осязаемого Вавилона.
Речь идет о Книге Пророка Даниила. Ее появление на свет было вызвано необычайными переменами и великими потрясениями. Очень долго ни одно из них — ни государственные кризисы в Персии, ни ее гибель от руки македонской фаланги, ни кровавые схватки между диадохами — не находило прямого отражения на страницах текстов, которым спустя совсем немного времени (в историческом, конечно, смысле) суждено было стать каноническими. Иудеи, по-видимому, оставались в стороне от главных конфликтов эпохи или, по крайней мере, страдали от них не больше и не меньше других. Это обстоятельство постепенно изменилось, и очень надолго. На века и тысячелетия евреи стали для своих соседей раздражителем какого-то странного свойства, что привело к множеству печальных последствий. В самом начале этого тяжелейшего пути иудаизму и пригодилось вавилонское наследие — в первый, но отнюдь не в последний раз. Так спустя много веков после восстановления храмовой общины кем-то из вавилонских изгнанников и возделывавших окрестные поля и виноградники «людей земли», Иерусалим и прилежащие к нему горы и долы все-таки сделались центром мира — сначала небольшого, как во времена древней Иудеи, а потом разраставшегося все более и более, вширь и ввысь, до сего дня.