Легенды и мифы мировой истории
Шрифт:
– Неужели ты не понимаешь, что после земель восточных франков мы возьмем Константинополь?! Мы будем владеть всем миром, а не какой-то его частью, владеть, как мой дед, как Александр Великий, как Цезарь!
– Я сказал то, что есть, Карл. И я не знаю тех великих конунгов, которых ты назвал. Я – наемник. И как наемник, могу сказать тебе дельную вещь: хочешь защитить себя от викингов – а у Рагнара осталось достаточно сыновей – укрепляй в своей столице мосты. И поставь на них лучников с хорошими луками – чтоб тетивы были из ножных жил кобылиц – такие луки бьют куда дальше! Владеть миром – работа королей. А у нас, наемников, работа попроще.
Карл стал заметно нервничать.
– Такого момента не было и не будет ни у кого никогда! И ты сядешь конунгом, королем, императором – кем бы ни пожелал назваться – в любом городе, который захочешь сделать своей столицей!
– Кроме Миклегарда, надо полагать… – прищурился Рюрик.
– Аахен! Регенсбург! Париж! – Карла начал уже сильно раздражать этот упрямый варвар, перед которым он метал теперь бисер.
– Это
Он вышел в арки длинного пустынного коридора и повернулся, чтобы идти к воротам. Все было ясно. Надо немедленно поднимать паруса, возвращаться в Невгород. И – готовиться к обороне.
В коридоре гулко раздались еще чьи-то быстрые шаги. К нему приближался какой-то монах. Он шел поспешно, наклонив голову в капюшоне, и странным показалось Рюрику то, как он двигался.
Поравнявшись с Рюриком, монах вдруг остановился. Конунг не успел подумать, что нужно от него этому монаху, когда тот неожиданно и быстро выбросил руку с ножом в незащищенное кольчугой место чуть пониже адамова яблока.
Удар был сильным и точным. Рюрик умер без мучений, не успев ничего понять.
Убийцу так и не нашли, он исчез, словно растворился. А король Карл в тот же день усилил личную охрану, без которой теперь не появлялся даже в гостях у верных аббатов.
…Рюрик увидел вдруг Харальда и Ингвара. Они сидели на палубе огромного драккара. И Рюрик сел рядом с ними. А потом кто-то подошел и положил на его пылающий лоб прохладную руку, и он увидел высокую женщину в льняном переднике.
«Здравствуй, мать!» – сказал он женщине на языке норс и дотронулся до ее руки. Она накрыла его руку своей мягкой теплой ладонью и счастливо улыбнулась в ответ.
Потом он увидел собаку Волка, и на его спине – маленькую светловолосую девочку, которую никогда не видел раньше. С девочкой на спине Волк завилял хвостом и лег рядом, подсунув голову ему под руку – погладь! Рюрик потрепал уши собаки, потом – льняную голову девочки, поднял глаза и увидел Милену.
Она была такой красивой, что у Рюрика перехватило дыхание. Он встал и обнял ее, а потом спросил: «А где же Ингвар?» «Ему пока с нами нельзя», – ответила Милена серьезно, потом сняла девочку со спины собаки и протянула ее Рюрику: «А ей – можно. Это наша дочка, Умила».
Мимо проплывали берега, они были похожи и на Рустринген, и на Нево, и на Невгород.
Харальд и Ингвар хлопнули его по спине и налили ему доброго меда. «Так что, черти, видели вы Валхаллу или царство христианского Бога?» – спросил Рюрик. Они словно ожидали этого вопроса и засмеялись: «Да нет ни Валхаллы, ни царства христианского Бога, как говорили нам монахи. Это всё враки. Все просто плывут на многих драккарах в одном и том же направлении, и ты поплывешь с нами тоже. Это дело долгое, и мы не достигли еще цели. А что будет там – не знает никто. Может, и нет ничего, потому как и в жизни, и в смерти у людей только одно ясное дело – путь».
И Рюрика впервые совершенно покинули все сомнения и страхи. Он был со своими, он был всеми прощен и всеми понят.
Парус над нестрашным крашеным драконом наполнился ветром…Ранним утром драккары Олега подходили к Киеву. Город парил высоко над Днепром и был красивее Невгорода и любых других городов, когда-либо им виденных. Городом правил его кровник Аскольд – посеявший раздор в рустрингенской дружине, погубивший Ингвара и чуть не убивший его с Рюриком. Настало время возмездия. На палубе рядом с Олегом стоял серьезный мальчик лет пяти, в маленьком шлеме и кольчуге.
Вдруг мальчик увидел рядом с их ладьей – другую. Она была большая, красивая, с белозубыми, высунувшими красные языки головами драконов. На ладье тоже были люди, и он узнал… мать. В волосах ее была та же, знакомая ему, лента. Он закричал ей: «Я здесь!» Она улыбнулась ему и помахала рукой, и маленькая девочка у нее на руках тоже замахала ему. К матери подошел высокий мужчина, опоясанный мечом, обнял ее за плечи и тоже стал махать ему и улыбаться. И были там еще какие-то люди, а большая собака рядом с матерью стала громко лаять. Игорь снял и отбросил шлем и стал тоже махать им изо всех сил, подпрыгивая.
– Игорь, кому это ты машешь? – спросил его Олег.
– Да вон же, смотри! – вытянул он руку. – Смотри, смотри, там мама, на ладье! И отец! Отец, я здесь! – Он повернулся к Олегу: – Они здесь! А ты обманывал меня, говорил, что они никогда не вернутся! – Мальчишка заливался своим заразительным смехом. – И смотри, какой у них чудный корабль! И собака! У нас теперь есть собака! Отец, как зовут твою собаку? – кричал, надрывая голос, мальчик. – Олег, прикажи гребцам, чтобы подошли к ним поближе! Ну помаши им, а то они подумают, что ты не рад их видеть!
Мальчишка продолжал прыгать на палубе, сбросив шлем и звеня своей кольчугой, потом остановился:
– Они уходят… Куда же вы уходите?! Я же здесь! Куда вы?! Куда они?.. – Он в отчаянном недоумении оглянулся на Олега.
Тот все это время задумчиво и странно смотрел на него. Они шли впереди всей флотилии.
Никакого другого драккара рядом с ними не было…У князя Игоря, сына Рюрика и Милены, будет великая судьба и страшный конец. Но это уже совсем другая история.
Олаф стал великим князем россов. Он воспитал Игоря как своего сына. Он выстроил заложенный Рюриком Новгород и много других городов. Он дошел до Южного моря, и перед его дружиной не устояли даже стены Константинополя, выдержавшие
Дружину Олега по-прежнему будут называть «Рус», или мягко, по-славянски, «Русь», как повелось издавна. Так станут называть себя и сами славяне-россы. А почему – все потом забудут. Чтоб ломали головы и заходились в бесплодных спорах будущие историки.
За мудрость и хитрость Олега назовут Вещим, и умрет князь после всех своих великих деяний волею странного несчастного случая. Да вы и сами знаете: конский череп, змея… Но только оглядываясь назад, люди видят: случайностей не бывает – ни счастливых, ни несчастных. Все происходит только так, как и должно происходить, ибо все наши судьбы взвешены, измерены по росту нашему, по силам нашим, и все для нас предначертано.
Королева Эмма не обманула: сын Валдрады Хьюго получил-таки во владение Эльзас, и Валдрада смогла прожить последние годы с собственной крышей над головой. Но недолго этим наслаждалась, скоро совершенно сошла с ума. Иссохшей старухой бродила она по гулким коридорам своего эльзасского замка и перед кем-то громко все время оправдывалась и плакала.
Людвиг Германский благополучно выздоровел, старый кабан, и подавил моравский мятеж, и укрепил свое войско, чтобы брату Карлу неповадно было и думать о беспредельном господстве над франками, – так услышаны были хотя бы эти молитвы королевы Эммы.
У Карла Лысого не получилось править миром. Но пользу из всей этой истории он все-таки извлек: он запомнил совет конунга Рюрика и построил между Руаном и Парижем целых два укрепленных моста, так что первые же пожаловавшие за легкой поживой викинги с удивленным разочарованием впервые вынуждены были повернуть восвояси…
Но в конце концов оба они – и Карл Лысый, и Людвиг Германский – получили ровно столько земли, сколько дается обычно и нищему, и королю, а многочисленные их потомки продолжили ожесточенные междоусобицы.
И ушли на это долгие века.
В келье горело сразу три свечи, и тень человека на сводчатом потолке была огромной. Тень принадлежала иноку Нестору – худому, с большими светлыми глазами, тонким чуть длинноватым носом и аккуратной русой бородой.
Он отложил потрепанное гусиное перо и вдруг чихнул, едва не загасив свечи, и почти пригнулся к полу, чтобы не попасть ненароком на лежавший перед ним, закрепленный для письма пергамент. Утерев нос ветошкой, инок перекрестился и слегка простуженным голосом прочитал вслух только что написанное: «И сказал Олег Аскольду и Диру: „Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода“, и показал Игоря: „А это сын Рюрика“. И убили Аскольда и Дира, отнесли на гору и погребли Аскольда на горе, которая называется ныне Угорской <…>, а Дирова могила – за церковью Святой Ирины. И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: „Да будет это мать городам русским“. И были у него варяги, и славяне, и прочие, прозвавшиеся русью» [115] .
И летописец Нестор опять чихнул и пробормотал древнюю примету: «Видать, правда…»
Время викингов кончится, как кончается весеннее половодье. Они успокоятся, угомонятся, станут христианами и растворятся среди других народов. На севере Англии викинги смешаются с англами, саксами и шотландцами и примут их язык и культуру. Наследник Карла Лысого отдаст последнему яростному викингу Роллону почти весь север Франции, который назовут Нормандией. Здесь люди норс станут говорить по-французски и понимать толк в тонких винах. Они пристрастятся к рыцарским турнирам, строительству крепостей на насыпных валах и к литературе. Их станут называть нормандцами. Зов воинственных предков покинет их последними. Но море они забудут: воевать станут уже не на драккарах, а создадут лучшую в Европе конницу, с которой и завоюют Англию.
А на Руси язык, боги и судьба россов станут для викингов их языком, их богами и их судьбой.
Пройдет несколько столетий. Константинополь разрушат крестоносцы, начнется упадок Византии. Русь запылает в огне княжеских раздоров, потом – падет под ударами монголов. А где воюют – там не до торговли.
Европа между тем станет строить более тяжелые корабли, которые не потащишь волоком, и купцы найдут другие пути на восток и на юг. Опустеет, обмелеет, зарастет осокой и забудется великий некогда торговый Путь из Варяг в Греки.
Пройдут еще столетия, и во Франции, Англии, и Голландии – там, где врезались когда-то в берега корабли с наводящими ужас головами драконов и звенели мечи викингов, их расселившиеся по Европе потомки построят чистенькие домики и заведут на подоконниках цветы. И застроят такими же красивыми аккуратными домиками свою Скандинавию. И все будет вроде бы хорошо, вот только детей станет рождаться здесь уже намного меньше.
Ибо время гасит огонь в крови и самых страстных любовников, и самых ярых завоевателей, и поборников веры, и строителей великих империй. И тогда на смену им приходят другие, такие же ярые. До поры…
А Рюрик?.. Ни скандинавы, ни россы не сложат о нем ни саг, ни песен. Для первых он будет уже россом, для вторых – слишком скандинавом, с таким-то неславянским именем. И постановят наконец ученейшие мужи, что летописцы, записывавшие древние устные предания о русском конунге Рюрике, что-то не так поняли, или что-то не так расслышали, или вообще все это просто сочинили, и неопровержимо всем докажут, что все было в девятом веке совсем-совсем не так, и даже никогда никакого скандинава Рюрика на Руси не было.