Легенды и мифы мировой истории
Шрифт:
Действительно ли побывал Марко Поло во всех описанных им странах? Неизвестно. Многие концы в его повествованиях не связываются. Наместником китайской провинции Янчжоу он точно не был – вопреки всем его утверждениям. Практики свивания ног женщин тоже не заметил. Это, конечно, может объясняться тем, что у мужчины-иностранца были ограниченные возможности непосредственных встреч с китаянками. Однако в своей книге Марко Поло со знанием дела распространяется, например, о практике проверки девственности китайских невест, а уж на подобную «церемонию» его вряд ли пригласили бы. Про чай – не написал и его не привез. Хотя, может быть, просто не понравился ему этот напиток?
И книга у него получится странная, все в ней причудливо перемешается: исторические сведения, рассказы о битвах, анекдоты, случаи из жизни, дневниковые записи, описания мифических животных, обрядов, традиций и сексуальных обычаев… Повествование о зловещих голосах дневных призраков пустыни, сбивающих путника с пути, и тут же – списки товаров, которые можно поставлять из какого-то района и привозить в него, советы, что следует и чего не следует путешественнику употреблять в пищу, где найти надежных проводников и носильщиков… Порой кажется, что писали ее два разных человека – купец и поэт. Но так оно и было, и мы расскажем
Двадцать лет оставались братья Поло и Марко на службе у Хубилая. Двадцать лет не отпускал он их. Братья просили разрешения уехать несколько раз, но хан каждый раз отказывал. Так что его заложником Марко посчастливилось не стать. Может, заложниками были все трое? Однако в книге нет свидетельств о том, что они чувствовали себя в плену, что стремились бежать. А возможностей ведь было сколько угодно. Может быть, они сознавали безрассудность любой такой попытки. Или настолько уже привыкли жить на Востоке, что не видели особого смысла в возвращении. И если братьев связывали с Венецией хотя бы оставленные склады, дома и жены, то Марко с шестнадцати лет знал только Восток и наверняка уже мыслил и вел себя иначе, чем это было принято в Венеции.
А Хан всех ханов давно и прекрасно знал, кто они все – и эти братья Поло, и монахи-миссионеры (как и генуэзцы, и другие европейцы, подвизавшиеся при его дворе), и чьи приказы они исполняют: все послания их перехватывались и уничтожались. И Инквизиция давно считала их сгинувшими. Единственный миссионер, ехавший в Пекин на встречу с братьями Поло, был перехвачен еще при въезде в город и тут же убит, и братья так об этом и не узнали.
Хан явно получал удовольствие от этой игры с Инквизицией, которая его так недооценивала. И вел себя, словно кот, что играет с пойманной мышью перед тем, как ее съесть. Но, странное дело, со временем Хубилай действительно привязался к троим венецианцам. Они не льстили ему беззастенчиво и примитивно, как все остальные, они были толковы, деятельны, разумны, они развлекали его рассказами о далеких землях. А главное – они имели мужество говорить ему правду тогда, когда другие языки от страха проглатывали. Он дал братьям жен, дома, коней. И просто решил не отпускать обратно.
А вот у генуэзцев при ханском дворе что-то не заладилось, и, возможно, не без влияния венецианцев Поло! Генуэзцы часто лезли не в свои дела, да и шпионили грубо, и Хубилай вскоре отправил их восвояси. Да, говорили, что дорогой с ними все-таки что-то приключилось, и до Генуи ни один, кажется, живым не добрался…Но к 1291 году политическая ситуация изменилась. Хан состарился, и ему все труднее было удерживать Китай в повиновении. И подданные все больше походили на шакалов вокруг умирающего льва – по мере того как он слабел, они подбирались ближе и ближе. И «советники» Поло, конечно, начали нервничать. «Великий хан так высоко ценил их службу, осыпал столькими милостями и так приблизил к себе, что другие загорелись завистью» – так говорится об этом времени в книге Марко.
Хан прекрасно понимал, что без него венецианцам грозит расправа. Он решил, пока жив, позаботиться о любимой дочери Кокачин, а заодно спасти и своих венецианцев. Хан заочно выдал дочь замуж за Иль-хана Аргуна, повелителя Персии (жених и невеста никогда не встречались). К жениху ее должна была сопровождать целая свита, в нее хан и включил венецианцев. Жен и имущество европейцы, конечно же, оставляли в Пекине: все должны были видеть, что, выполнив миссию передачи невесты, они немедленно вернутся. Но хан позвал их перед самым отъездом и снабдил приветственными письмами ко всем христианским правителям. И Марко все понял.
Хан сказал, чтобы венецианцы взяли ханские золотые таблички – «пайцзы» – «Силами Вечного Неба…». Они и так всегда были с ними, во всех их странствиях. Не знал хан, что самое ценное из своего имущества они уже продали, и на эти деньги, по доброму обычаю семьи Поло, купили алмазы, изумруды, сапфиры и жемчуг.
Хан решил, что безопаснее будет отправиться морем. И вот снаряжается большая экспедиция из тринадцати кораблей с охраной, «фрейлинами» невесты, приданым, гардеробом, провизией и всем необходимым.
И начинается это ужасное путешествие…Опасная связь
До Суматры, спустя три месяца после отплытия, добрался только один корабль, на котором уцелела лишь половина команды. А впереди лежали Бенгальский залив, Индийский океан. На Суматре они узнали, что Хубилай умер.
Покинув остров, они попали в жесточайший шторм. Когда буря наконец стихла, обессиленная команда уже теряла сознание. Показавшееся солнце палило немилосердно, и вскоре люди покрылись ожогами и язвами. Над зеркальной водой в знойной тишине, сплетаясь со скрипом снастей, разносились лишь стоны, мольбы и проклятия. Каждый день океан принимал по нескольку мертвых тел. Что поражало Марко, так это стойкость, с которой переносила тяготы пути изнеженная девчонка – дочь хана.
Наконец влажной, обволакивающей прохладой опустились сумерки, и прокричал на закате единственный уцелевший петух. Он да десяток кур – все, что осталось, прочая живность давно была съедена либо смыта волнами.
Только теперь Марко перестала трясти изнуряющая лихорадка. Но, как только начала отпускать болезнь, ему опять явилось наваждение, в тысячный раз уже повторявшееся за время пути: посреди его низкой каюты перед ним стоит принцесса. И ни тени смущения в ее решительных рысьих глазах – только любовь и обреченность. Он что-то говорит ей… Курится опиум на столе, призрак приближается… Он даже видит, как блестят от ароматического масла ее маленькие высокие груди…
Марко протягивает руку, пальцы касаются живой кожи – он отдергивает руку, словно обжегшись. И у него захватывает дух: ведь призраки – не отбрасывают тени, а женская тень на потолке в неверном свете коптящей лампы – вот она! Это – опаснее самого дикого шторма. Дочь Хубилая, невеста могущественного персидского хана. Если дойдет до Аргуна… Он явственно увидел, как с него живьем, сделав аккуратный круговой надрез над бровями, сдирают кожу.
Да, ему как-то довелось быть свидетелем подобного. Но это – если выпадет дожить. Впереди же при любом раскладе – только смерть. Корабль пахнет, как свежевыструганный гроб. А перед ним – только протяни руку – исхудавшая, но прекраснаяВ Малабаре они установили на корабле новые мачты взамен срубленных во время шторма, пополнили запасы воды, продовольствия, наняли нового капитана-араба. И купили рабов: нужны были гребцы. Как оказалось, неудачно: в море рабы взбунтовались, попытались захватить корабль и выломать дверь в каюту женщин.
Мятеж был подавлен при помощи капитана и нескольких гребцов, оставшихся от старой команды. Потом Матфео, Никколо и Марко рубили на палубе головы каждому десятому бунтовщику. Старики были еще в силе. Те, которых пока пощадили, покорно соскабливали с палубы кровь и о мятеже больше не помышляли.
Наконец на горизонте показался порт Ормуз. Здесь невесту должны были встречать придворные Иль-хана Аргуна. Из сотен человек свиты и тринадцати кораблей, что отправились в путь из Китая два года назад, до Ормуза на единственном, страшно потрепанном судне добралась только горстка. И, кроме Кокачин, еще одной девушке посчастливилось не умереть от болезни и не сгинуть в штормовой пучине – Хао Донг [138] , фрейлине принцессы, дочери высокопоставленного ханского чиновника. Отец ее тоже был в свите Кокачин, его смыло волной еще у Суматры.– А!.. А!.. А!.. – верблюдом ревел старый Никколо, плюясь итальянскими, китайскими и монгольскими ругательствами. – Всё пережить, всё перетерпеть и сложить голову на старости лет по вине собственного сына! Ну в кого ты таким уродился бабником?! Посмотри: ведь седой уже!.. Мало того что по всему Китаю твои семена, так тебе теперь принцесса понадобилась!.. Поразвлекся в дороге, и будет! Всё, теперь отдашь ее Аргуну.
Никколо знал, что сын спит с ханской дочкой, но был уверен, что у Марко достаточно чувства самосохранения, чтобы делать это осторожно, оставляя ее девственницей, а иначе им – конец.
Марко склонил голову и сказал по-монгольски:
– Прости, отец. Казни меня, но я не отдам ее хану. Не отдам никому. Я сделал ее своей женой, когда нам грозила смерть.
Старый Никколо схватился за сердце:
– И ты говоришь об этом сейчас, на пороге у Аргуна?! В Малабаре можно было бы хоть попытаться сбежать…
– И куда бы мы делись? – неожиданно спокойно возразил стоявший рядом Матфео. – Смешались бы с толпой и исчезли? Трое европейцев и девицы? – И задумчиво добавил: – Вообще-то у меня есть одна идея…
Но Никколо не унимался:
– Дай мне нож, брат, я лучше сам себя порешу быстро, чем палачи Аргуна сделают это медленно! И вам обоим советую сделать то же! Это – конец. Даже когда Хубилай перехватил наши донесения папе, я не чувствовал, что близок к смерти, а сейчас – точно знаю!
На крики вышла сама принцесса Кокачин – почему-то без украшений, в простой грубой одежде, волосы, схвачены бечевкой. За ней, опустив лицо, сияющее плохо скрываемой радостью, следовала ее «фрейлина». На ней было платье принцессы – хоть и помятое, но роскошное, синего шелка, на котором бесновались огненные цветы. Обе девушки были одинаково худы, но Хао Донг выглядела красивее и была даже немного выше принцессы. Кокачин окинула всех взглядом и твердо сказала:
– Я – жена Марко. А Хао Донг теперь – принцесса и невеста.
Матфео даже засмеялся от неожиданности:
– А девчонка-то – умница! Мне как раз это и пришло в голову.
– Смотрите сами, – заключил, ни на кого не глядя, несколько успокоившийся Никколо. – Но, коль судьба нам уцелеть, – повернулся он к Марко, – в Венецию с нею возвращаться как с женой – и не думай. – Сказал – как молотком гвоздь забил.
– Но почему?!
Старик не ответил, только посмотрел на сына и вздохнул.В Ормузе был траур: всего за несколько дней до их прибытия умер хан Аргун. По обычаю, на невесте хана теперь должен был жениться его сын, Газан. Хао Донг увели женщины. Подмены никто не заподозрил. Правда, путешественников «попросили» задержаться на два месяца – до конца траура, а потом, что еще важнее, до утра свадебной ночи. Только после этого, удостоверившись в невинности невесты, счастливый супруг позволил им удалиться. Кокачин все это время Марко прятал на корабле.
Марко всегда чувствовал, что с Матфео у него намного больше общего, чем с отцом. Матфео был не таким прямолинейным, более рассудительным. Он и сказал ему почти перед самым отплытием, когда им, наконец, было разрешено покинуть Ормуз:
– Трудно тебе будет дома, Марко. А Кокачин – еще труднее.
– Так что же ты мне советуешь?
– Уж коль обман твой сошел тебе с рук, оставайся здесь. Город торговый, в месте стоит хорошем, купцов много. Разделим камни честно. На свою долю камней отличное дело можешь завести, дом купишь, сыновей народите с Кокачин… Раза два в год отправлял бы нам отсюда галеру с товарами. Выгода была бы взаимная. Ты, Марко, теперь человек восточный – небось уже забыл, как все оно там, в Венеции… Я уже и сам нечетко помню…
Превосходный корабль, который дал братьям сын Аргуна Газан, уже стоял в порту, готовый к отплытию. И Марко принял решение остаться в Ормузе.
Однако за день до отплытия Никколо и Матфео их верный слуга татарин Пьетро принес плохую новость: по рынку ходят слухи, что невесту Аргуна подменили – не дочка это, мол, хана Хубилая… А то, о чем сегодня болтают на рынке, завтра может дойти до дворца.
Оставаться в Персии становилось смертельно опасно…Чужая родина…
И снова вошли под резную арку дома на Сан-Лоренцо бронзоволицые путники в видавших виды восточных халатах и монгольских сапогах. Слугу-татарина оставили у ворот. Родные, сидевшие за воскресным обедом, застыли в немой сцене, потрясенные неожиданным появлением странных чужаков. А Марко, глядя на этих совсем незнакомых ему людей, почувствовал себя онемевшим – он с ужасом обнаружил, что не может вспомнить ни одного слова на родном языке. Конечно, ведь уехал он из Венеции мальчишкой! В голове мешались китайские, арабские, тюркские слова и – ни одного на итальянском! Отец и дядя, как назло, тоже молчали. На руках у одной из женщин заревел младенец.
И тогда, по-прежнему не говоря ни слова и не глядя в испуганные глаза родичей, Марко, совсем забыв про собственное оружие, схватил с широкого дубового стола хлебный нож и по-варварски, по-монгольски полоснул по халату. Из прорези, как тяжелые капли предгрозового дождя, посыпались и раскатились по столешнице бриллианты, бирюза, изумруды и рубины – и заиграли огнями в пламени масляных светильников. Выпали из подкладки и объемистые шелковые мешочки специй и опиума.
Родственники изумленно смотрели то на дивный фейерверк драгоценностей, то на чужих смуглокожих людей в странной одежде, то вновь на камни – долго, пока какая-то старуха в черном, тяжко поднявшись из-за стола, не протянула к вошедшим руки и не выдохнула: