Легенды и сказки баскского народа

Монтейро Мариана

– Что ты делал внутри дерева? – спросил Люцифер, пристально посмотрев на Ланьоа.

– Смеялся, глядя на вас, – улыбаясь ответил Ланьоа.

– Это осквернение! – заверещали ведьмы.

– Молчать! Молчать! – рявкнул Сатана и ведьмы притихли. – Так ты смеялся надо мной? – спросил он после короткого раздумья.

– Именно так, клянусь честью!

– Ты и вправду думаешь, что можно безнаказанно надо мной смеяться? – спросил дьявол.

– Да, ведь моему брату это прекрасно удалось, – ответил Ланьоа.

– Ах! так! Значит ты брат того, кто спас жизнь итальянской принцессы?

Ланьоа не ответил.

– Отвечай

быстрей, окаянный! – сказала ведьма, которая была ближе к нему.

Ланьоа молниеносно повернулся, схватил ведьму за волосы, повалил ее на землю и поставил ногу ей на горло. Затем он вызывающе скрестил на груди руки и пристально посмотрел на Сатану.

Тот был совершенно ошеломлен поступком мальчика и его невозмутимым спокойствием.

– Клянусь моим царством, ты меня заинтересовал, мальчик, – сказал наконец Сатана.

– Ну что ж. Возможно я тебя заинтересовал, зато тебя я презираю! – ответил Ланьоа.

– Ты смеешь презирать меня?

– Да!

– Ты говоришь так, потому что ты не знаешь, кто я!

Мальчик презрительно скривил губы.

– Подойди, если ты такой смелый, и дотронься моей руки, – Сатана вытянул руку, из которой торчали острые гвозди.

Ланьоа отпихнул ногой омерзительное тело ведьмы и смело взял Сатану за руку.

– Она тебя не обжигает? – спросил тот.

– Я не чувствую никакого тепла, – равнодушно ответил Ланьоа, хотя от прикосновения обжигающей дьявольской руки его волосы встали дыбом.

– Странно! – пробормотал Люцифер.

– Ты прекрасно понимаешь, что я тебя не боюсь! – сказал Ланьоа.

– Это я, конечно, признаю, – сказал Люцифер, отпустив руку мальчика. – Но это не доказывает, что ты меня презираешь.

– Ты хочешь доказательств? – надменно спросил Ланьоа.

– Хватило бы и одного.

– Так вот же оно! – крикнул мальчик и плюнул Люциферу в лицо.

Перо не в состоянии описать той нечеловеческой злости, какая изобразилась на чудовищном лике Сатаны. Он издал рев, по сравнению с которым сильное извержение вулкана показалось бы тихой мелодией. Сатана гневно встал с трона, схватил мальчика в лапы и выбросил его, как из катапульты, в пропасть, которая находилась на расстоянии более лиги от того места. Тело Ланьоа скатилось вниз по крутому склону и замерло, лишенное жизни. Но душа, очищенная в этом испытании, вознеслась на небеса.

* * * * * *

С этого времени упомянутая пропасть известна под названием Infernu-erreca⁵ и пастухи с гор утверждают, что каждую субботу, в полночь, за исключением Пасхи, из ее глубины доносится тихий плачь, а эхо повторяет звук падающего тела.

АРГИДУНА

I.

ПО ИЗВИЛИСТОЙ каменистой дороге, которая ведет из долины Урньеты к воротам Аррикарте, в сопровождении свиты крепких ловчих с луками на плечах и сворой мастиффов на поводках, шел Хуан де Аскуэ.

С противоположной стороны, по более извилистой и ухабистой дороге, к воротам Аррикарте шла другая группа ловчих с собаками, которую возглавлял Романос де Альсате. Этот старый рыцарь направлялся к тому же месту, что и пожилой, но еще крепкий Хуан де Аскуэ.

К двум

старикам, казалось, снова вернулась молодость – такой твердой поступью они шагали и так стремителен был их марш.

Когда оба подошли достаточно близко к Аррикарте, они остановились и выслали вперед своих ловчих.

Те, из свиты де Аскуэ, первыми приблизились к месту встречи.

– Вы из свиты Альсате? – спросили они.

– Да. А вы из свиты Аскуэ? – в свою очередь спросили прибывшие.

– Да. Вы пришли с миром и добрыми намерениями?

– Да.

– В таком случае мы приветствуем вас.

Затем они развернули белые флажки, помахали ими, и по этому сигналу оба предводителя направились к воротам.

– Мир Божий тебе, Хуан, – сказал де Альсате, обнажив седую голову.

– Я желаю тебе того же, Романос, – ответил Аскуэ, снимая шапку.

Свиты обоих предводителей отсалютовали друг другу молча.

– Слова почтенного падре открыли мое сердце для примирения. Благодарю Бога за то, что он продлил мою жизнь и я могу поделиться с тобой половиной этого пшеничного хлеба из моих закромов и половиной молока из этой кружки, – молока, которое сегодня утром дали мои коровы.

Хуан отведал хлеб и выпил пенистое молоко.

– Теперь – вот моя рука, – сказал он, протягивая ладонь. – Пусть это будет доказательством дружбы и приязни, которую я к тебе испытываю. Дай Бог, чтобы мир и взаимопонимание между нами никогда не было нарушено!

– Аминь, от всего сердца! – ответил Романос, хватая руку Хуана.

Торжественный мирный договор был подтвержден обоими.

По знаку стариков их ловчие подошли друг к другу и обнялись тепло и радостно.

В то время, как происходила эта сцена, трое мужчин, скрытых в расщелинах между скалами, кусали губы, гневно размахивали руками и произносили страшные проклятия, видя, как восстанавливается мир между двумя семьями, которые до этого разделяла вражда.

Когда старики вместе со свитой снова отправились в дорогу, теперь уже к своим домам, трое укрывавшихся среди скал долго спорили, а затем по кружному пути устремились к Пагоаге. В те времена этот путь был не такой, как теперь. Тогда берега Урумеи порастали густым подлеском и через эту запутанную массу дикой растительности продраться удавалось с большим трудом. Скрип ветряных мельниц не нарушал тогда тишины здешних дебрей, а из кузниц не извергались в воздух снопы ярких искр. К реке дороги не было. Не было и моста, через реку. Природа с первозданным великолепием разбросала свои дары по девственным лесам, крутым скалам и склонам, вдоль шумных и пенистых потоков. Выше по течению, в направлении города Арано, Урумеа несет свои воды крутым изгибом. Причиной изгиба был одинокий утес. Он образовал своего рода мыс и протянул темные каменные лапы к реке.

На вершине этого скалистого мыса, напоминавшего разрушенную при штурме и сгоревшую дотла замковую башню, можно было увидеть дряхлую старуху, известную в прилегающих окрестностях под именем «ведьмы из Пагоаги». Эта сивилла занималась в то время очищением корней, из которых, несомненно, собиралась приготовить отвар. Заметив троих мужчин, приближавшихся к скале, она прервала свое занятие. Послышался резкий, пронзительный свист. Трое мужчин, которые так сильно возмущались примирением двух семей, остановились, а старуха спустилась с вершины скалы и присоединилась к ним.