Легенды о проклятых 2. Непрощенная
Шрифт:
– Сейчас принесут чан с горячей водой – согреешься, и мы едем в город. Выберем для тебя новую теплую одежду и украшения. В дорогу скоро. На Талладас. Любовнице велеара не пристало тряпье носить. И с этого дня ты спишь в моей комнате. Никаких служанок, горничных. Я сам твоя горничная и служанка.
– Боишься, что не уследят? Боишься, что сбегу от тебя или покончу с собой?
Он усмехнулся. Страшно усмехнулся, как оскалился.
– Нет. Не доверяю никому.
Горничные принесли еще один чан, и Рейн кивнул на него.
– Давай. Залезай и грейся.
– При тебе?
Пожал плечами.
– А чего я там не видел сегодня ночью? Раздевайся! Или тебе помочь?
– Не подходи ко мне.
Взгляд под маской вспыхнул насмешкой, а чувственные губы снова изогнула ухмылка.
– Ты до сих пор считаешь, что эти твои слова меня удержат? Если ожоги и боль не сдерживали?
Отвернулась от него, сбрасывая покрывало на пол. Стянула сорочку через голову и шагнула в горячую воду. Только сейчас поняла, насколько замерзла. Все тело свело. Пока я молча сидела в чане, он так же молча сидел напротив в кресле, раскинув длинные ноги в сапогах, и курил, пуская кольца дыма к мозаичному потолку. Ужасен и прекрасен одновременно. Я все чаще ловила себя на мысли, что он притягивает взгляд. Что-то есть в нем такое, необъяснимо притягательное. То ли волосы, то ли весь его облик в целом, и эта маска…Мне всегда хотелось её содрать, чтобы обнажить его тайны, так же, как он сдирал с меня одежду.
– Что за песню ты пела, ниада?
– Когда? – сморщилась, промывая порезы на пальцах.
– Там. На карнизе. Ты пела песню.
– Не твое дело, меид.
– Ты одно слово на валласком произносила…где ты его слышала?
– Не твое дело, - повторила и закрыла глаза, чтобы не смотреть на него…чтобы не видеть, как он смотрит на меня.
– Где ты слышала эту песню, ниада?
– Нигде не слышала.
– Значит, сама придумала, маалан?
– Не смей меня так называть! Никогда!
– Почему?! Мне нравится! Ма-а-лан, - он отчетливо произнес каждую букву, а у меня в груди засаднило, - Тебе подходит. Маленькая красная птичка, поющая только на закате, возвещая о смерти солнца. Это он тебя так называл?
Я промолчала, чувствуя, как приятно растекается тепло по всему телу, а внутри все равно холодно. Все равно сердце клещами сжато
– Он был валласаром, Одейя? Ты его любила, маалан?
– Он был человеком, а не животным, как ты.
Открыла глаза и вздрогнула, когда увидела Рейна совсем рядом, он сидел у чана на корточках и смотрел на меня. На губах опять усмешка…только в этот раз с оттенком горечи. Никогда его не пойму. Никогда не пойму, что он от меня хочет.
– Каждый человек может стать животным. Если его заставить им стать.
***
Я стояла, стиснув зубы, пока он бинтовал порезы, а потом одевал меня, действительно, ничем не хуже любой служанки. Шнуровал корсет, затягивая посильнее. Расчесывал волосы. Долго расчесывал. А я стояла с закрытыми глазами и проклинала его. Так яростно, так неистово. Кто-то сказал бы, что это лестно, когда тебя одевает мужчина, но я знала, зачем он это делает. Он унижает. Играется, принуждает, давит своими прикосновениями. Своим вечным навязчивым присутствием рядом со мной. И это невыносимо. Это ужасно настолько, что меня трясет каждый раз, когда он ко мне приближается. Рейн все делает мне назло. Все для того, чтобы я стала перед ним на колени так или иначе. Чтобы смирилась.
Он меня ломал. Методично и профессионально. Он стирал мою личность. Я чувствовала, как появляются на мне шероховатые трещины, как склоняет голову Одейя дес Вийяр, постепенно впадая в состояние равнодушного спокойствия. Нельзя ломаться. Нельзя.
Я должна вытерпеть и сбежать от него при первой же возможности. Куда-нибудь. Пусть не домой. Пусть не обратно в Лассар, но сбежать. Меид прав – я слабая. Вот почему он все время выигрывает. Я должна быть сильной. И моя сила будет не в гневе и ненависти, а в презрительном равнодушии к нему. Рано или поздно это выведет из себя меида, и он или убьет меня, или отпустит.
Заплел мне косу, глядя на меня через зеркало, провел пальцами над плечами, шумно вдыхая мой запах. Темные глаза подернулись дымкой, и мне не нравился этот взгляд, он заставлял насторожиться. Сжаться всем телом.
– Я думал об этой ночи. Отдавал приказы своим солдатам, а сам думал о тебе. О том, как стонала подо мной. О том, как пахнет твоя кожа, Одейя. Ты даже не представляешь, как я хочу тебя каждую секунду. Ты как наваждение. Как мерида. С ума меня сводишь. Мааалан.
– Не смей. Не называй!
Я закрыла глаза, стиснув челюсти и медленно выдыхая воздух. Он все равно будет. Теперь нарочно. Специально.
– Ты думала обо мне? Когда я ушел. Думала? Скажи. Хотя бы один раз.
Пальцы, ласкающие затылок, вдруг впились в волосы.
– Конечно думала. В твоих мыслях я корчился в агонии, да? Ты сжигала меня на костре или резала мечом? Как ты убивала меня в своих мыслях, Одейя?