Легенды о проклятых 2. Непрощенная
Шрифт:
– Что украл, гаденыш?! Пjшел вон отсюда! Нечего тут прятаться. Это тебе не мамкина юбка.
Вышвырнул мальчишку за дверь. Тут же раздались детские крики, и я выскочила на улицу. пока Рейн о чем-то говорил с лавочником. Двое стражей порядка на рынке били светловолосого паренька ногами, а вокруг них бегал жирный тип с вязанкой бубликов на шее.
– Хлеб украл, сученыш. Целую буханку. Руки поганцу перебейте. Это он по рынку ворует.
–
– Не вмешивайтесь, моя деса, - раздался голос Саяра над ухом, - воровство жестоко карается законами Валласа.
– Но это же ребенок. Совсем малыш. Он, наверное, голодает. Как можно бить ребенка?!
– Законы Валласа равны для всех без исключения. Уведите мальчишку с рыночной площади в темницу.
– Нет!
Я схватила ребенка за прохудившийся тулуп и потянула к себе. Мальчишка за моей спиной спрятался, обхватив за ноги руками.
– Вы не можете здесь диктовать ваши правила, - Саяр схватил ребенка за руку, но я оттолкнула помощника Рейна и с вызовом посмотрела ему в глаза.
– Так помешай мне, пес! Давай!
Тяжело дыша, увидела, как Рейн со свертком выходит из лавки и смотрит на своего помощника.
– В чем дело, Саяр?!
– Мальчишка лавку булочника уже какой день обворовывает. Сегодня поймали. Руки поотрезать надо поганцу, чтоб неповадно было. Деса вмешалась, не дала стражам мальчишку с площади увести.
– Они его ногами били! – крикнула я – Ногами! Маленького мальчика! Что вы за народ?! Животные! Дикари! Нелюди! Таковы ваши законы?!
Рейн перевел взгляд на меня. Тяжелый взгляд, свинцовый. У меня от него все внутри сжалось.
– Да! Отрезать сученышу руки! – послышался голос булочника, - Каждый день у меня ворует. Вокруг куча других булочных, а он ко мне повадился, ублюдок мелкий.
– Отойди, женщина. Не тебе о законах Валласа судить.
Мальчишку сцапали и подтащили к Рейну, но меид даже не смотрел на него, а сверлил взглядом булочника.
– Так что сделать с воришкой, булочник?!
– Как и со всеми ворами поступают. Руку отрубить!
– Так отруби сам. Вынес приговор? Исполняй.
Толстяк с удивлением уставился на Рейна.
– Я не палач и…
–
– Рейн, -я вцепилась в руку меида, но он стряхнул мои пальцы, продолжая смотреть на толстяка, которому Саяр подал меч. Меид схватил мальчишку за руку и потянул к булочнику. Ребенок заплакал, пытаясь вырваться, а я бросилась к Рейну, повисла на его руке, но он отшвырнул меня с такой силой, что я едва устояла на ногах. Чудовище! Какое же он чудовище! Неужели позволит искалечить ребенка?!
– Режь!
– Я заплачу за мальчишку! – выпалил кто-то в толпе.
– И я! – послышался еще один голос.
– Помилуйте его, наш дас! У мальчишки мать больная и отец безногий. Голодают они. Нершо у булочника пекарем и развозчиком работал. Его телегой придавило на рынке, и Эрни выкинул несчастного на улицу.
Я, тяжело дыша, смотрела то на Рейна, то на булочника, не решающегося взять у велеара меч.
– Какую руку отрезать ему хочешь? Правую или левую? Замахивайся сильнее, если удар слабым будет, кисть на сухожильях повиснет, и придется дорубить, жилы подрезать. Осилишь, мучной палач?
Булочник побледнел до синевы, бросил взгляд в толпу и снова на Рейна посмотрел.
– Я…не могу. Я же не живодер какой-то…а он совсем ребенок…. И…
– Не можешь?! Законы Валласа говоришь?
Рейн сгреб толстяка за шиворот:
– Ты его отцу компенсацию платишь? Как полагается по нашим законам? Пятьдесят процентов. Разве это не воровство? М? Какую руку тебе отрубить, булочник?
Толстяк судорожно сглотнул слюну, и на жирной шее дернулся кадык.
– Мой дас…так зима нынче…доходов никаких и…Пощадитеееее!
Я не сразу поняла, что произошло. Свист рассекаемого мечом воздуха и дикий крик булочника заставили зажмуриться. Держась за горло, смотрела, как толстяк корчится на мостовой, сжимая окровавленный обрубок, а его рука рядом валяется, шевеля толстыми пальцами.
– Пацана и отца его к себе на работу возьмешь. Тебе теперь одному не справиться. Весь долг выплатишь. Я проверю.
И Рейн наконец-то перевел взгляд на мальчишку, а у меня отлегло на сердце. Даже колени задрожали от слабости. На меида смотрела и чувствовала, как все переворачивается внутри. Непредсказуемый. И в этом жуткий, несмотря на свою ужасающую справедливость.
– Работать будешь, Лютер. Потом в дозорные пойдешь. Семью честным трудом кормить надо, а не воровать. В следующий раз сам тебе руки отрежу. Обе. Понял?