Легенды Оромеры. Великий Орёл
Шрифт:
Одна за другой пары выстраивались в линию танца, кавалер-кондуктор громко объявлял фигуры, пары кружились, скользили легкими чайками надо льдом зеркально натертого дубового паркета, Майлз с легкой улыбкой вел Эмилию, все так же придерживая ее за пальцы, не делая ни малейших попыток обнять за талию или сделать полшага ближе. После танца молодой человек подвел девушку к ряду кресел, усадил, подал веер и осведомился:
– Позвольте принести Вам лимонада?
Впрочем, исчез, не дожидаясь ответа и через минуту появился, неся высокий бокал с прохладным питьем.
– Благодарю за танец, Вы несравненны, - он приложился своей улыбкой к воздуху над перчаткой Эмилии и покинул ее.
Неслышно в общем шуме подошел Генри:
– Как тебе?
Эмилия пожала плечами:
– Очень вежливый джентльмен. Улыбка красивая. Как будто художник нарисовал. Пока больше ничего сказать не могу.
– Ладно, еще на второго посмотри. Он ангажировал тебя на третий танец. Второй у тебя занят Дином, рысью. Просто потанцуй, для удовольствия.
С первыми тактами вальса рядом с девушкой возник Дин, гибкий, со сверкающими янтарными глазами, он сдернул Эмилию с кресла и закружил в танце. Пара быстро скрылась с глаз Генри среди танцующих, тот только усмехнулся и отхлебнул из оставленного Эмилией бокала.
По окончанию танца Дин вернул раскрасневшуюся и запыхавшуюся дочь отцу, прижал ее руку к своей груди, осыпал комплиментами и стремительно исчез.
Эмилия подняла сияющие глаза на отца:
– Как он танцует! – воскликнула восхищенно.
– Какой он мартовский котяра! – в тон ей ответил Генри, - И как хорошо, что нам такое счастье не светит. Пожалуй, я тебя оставлю, вон второй твой идет.
Освальд неспешно подошел и без обиняков плюхнулся в соседнее кресло:
– Освальд, для тебя, дорогуша, просто Освальд. Баклан. Ты не против, если мы посидим? Запарился я что-то. Погода зверская стоит, ячмень как на дрожжах вверх прет, овцы по три ягненка поприносили, ты пробовала здешние тарталетки с креветочным паштетом? Я уже штук десять съел…
Звуки фокстрота не заставили баклана подняться с места. Вместо этого он поймал за фартучек проходящую мимо разносчицу:
– Дорогуша, а нету ли у вас тут сырой рыбки? Очень хочется.
Белка, очевидно привыкшая к чудачествам посетителей, вежливо кивнула:
– Да сэр, сейчас принесу.
Освальд отпустил фартучек и снова повернулся всем корпусом к Эмилии:
– Видишь, принесет. Для всех нету, а для меня есть, вот что значит быть Освальдом Перри. И рыбку несут, и очередь уступают. Вот пятого дня, например…
Он пустился в пространный рассказ о том, как покупал билет на дилижанс, а стоящий впереди хорек пропустил его в очереди. От риска вывихнуть челюсть в попытке зевнуть незаметно Эмилию спасла та же белка, принесшая фарфоровую тарелочку с сардиной. Освальд тарелочку сграбастал, брезгливо сковырнул лежащий сверху ребристый кружочек лимона и подцепил рыбку двумя пальцами за хвост. Поднял над собой, запрокинул голову и медленно сжевал рыбу, начиная с головы. С чешуей и кишками. Эмилия во все глаза смотрела, как от крупных глотков ходит кадык на жилистой шее. Освальд
– Прошу прощения, мне надо попудрить носик.
Освальд поймал ее за руку:
– Конечно дорогая, возвращайся, у нас с тобой еще пятый танец, - он смачно облобызал перчатку Эмилии и, наконец, отпустил ее.
Эмилия пулей вылетела во внутренний двор, пронеслась между столиками, невежливо расталкивая пустующие стулья, и по ступеням спустилась с террасы в сад. Забралась в гущу каких-то цветущих кустов и остановилась перевести дух. От кружевной перчатки нестерпимо воняло сырой рыбой, Эмилия стянула ее и помотала ею в воздухе, проветривая. Потом подумала, что надо бы прополоскать и ни минуты не медля, полезла вперед в надежде обнаружить фонтан.
Но вместо журчания водяных струй услышала вроде бы знакомый голос. Только вместо предельной вежливости голос Майлза подрагивал от несдерживаемых чувств:
– Ты представить себе не сможешь – у нее есть грудь!
Эмилия осторожно отвела в сторону цветущую ветку и увидела своего жениха, обнимающего… Эмилия аж глаза протерла, но зрение ее не подводило: Майлз обнимал мужчину. Впрочем, тот тоже не оставался в долгу и целовал размашисто жестикулирующего парня в шею.
– Как я буду с ней, вот как?
Эмилия предпочла не давать ответа на этот вопрос и тихонько опустила ветку на место. Запах жасмина перекрыл даже вонь от перчатки. Девушка сердито посмотрела на нее и, скомкав, забросила в кусты.
Вернувшись в бальный зал, Эмилия нашла отца:
– Па, мне все ясно, увези меня отсюда, пожалуйста. Дома все расскажу. Здесь оставаться больше невозможно, да и незачем.
– Хорошо. Все в порядке, на тебе лица нет? – Генри встревожился, - Тебя никто не обидел?
– Нет. Поехали, а? – Эмилия рвалась к выходу.
Генри глазами отыскал танцующую Луизу и бесцеремонно выдернул ее из фигуры:
– Так надо, прости, друг, - он развел руками партнером Луизы и наскоро на ухо разъяснил ей ситуацию. Луиза округлила глаза и тоже поспешила на выход.
Возвращение домой прошло в молчании. Мама и папа, конечно, пытались разговорить дочь, но Эмилия отвечала, что все дома и только нервно тискала вторую перчатку, которую тоже стащила с руки.
У дома, первой выскочив из ландо, Эмилия вбежала в двери и остановилась посередине холла, обернувшись к родителям:
– Я не выйду за них замуж! – заявила она.
– Почему это? – Луиза напряглась.
– Баклан – он… он баклан! Он рыбу жрет, сырую, с головой, костями и кишками! У него глисты! – почти выкрикнула девушка.
– Милая, у рыбоядных глисты перевариваются, не переживай так, - примиряюще протянул Генри.
– Это мерзко!
– Аргумент. А второй?
– Этот олуша… олуш, не только ногий! Он… - и Эмилия выдала несколько слов, которые слышала как-то в деревне и которые порядочным девушкам не только произносить, но и знать не полагается.