Легенды Пустоши

Магазинников Иван Владимирович

Когда подручный был уже переодет и готов идти встречать Прилепу, Гной еще раз все взвесил — свой собственный страх и информацию о том, что Владыка слывет ревностным ценителем древних вещей, любые деньги за них отдаст, — и все же достал из резной шкатулки на столе пластиковый артефакт и отдал Колдыбе с напутственными словами: «Делай что хочешь, но чтоб Владыка купил эту хренульку, причем подороже, понял?»

Колдыба кивнул и поплелся к центральным воротам.

Начало встречи прошло удачно. Монахам, которые расположились лагерем подле фермы, люди Гноя принесли отменную еду. Самого же Владыку Прилепу и высокопоставленных членов Ордена пригласили в хозяйский

дом на ужин, где подавали только самые лучшие яства. Гости порядком разомлели от трапезы, и только Прилепа оставался беспокойным, то и дело буравил лже-Гноя пронзительным взглядом, но всякий раз натыкался в его сознании лишь на очередную грудастую бабу. И совсем уж он пришел в бешенство, когда «хозяин» выудил из кармана своей бархатной рубашки древний предмет и изрек: «Эвона чиво у меня есть! Хошь купить?»

В любой другой ситуации Колдыба испытал бы действенное прикосновение отравленной иглы, хитроумно встроенной в перстень Владыки. Но только не сейчас, когда Прилепа увидел то, что он явно давно искал…

Владыка вскочил и, забыв обо всех правилах делового приличия — впрочем, Великому Прилепе это простительно, — стал расхаживать взад-вперед по столовой, многократно поминая Создателя, чью-то маму и неизвестного мутафага Озибаса. В конце концов он остановился, успокоился и ледяным тоном бросил двойнику Гноя: «Проси за эту вещь все что хочешь».

Некоторые спутники Владыки невольно поморщились от такого приступа неслыханной щедрости, а один, видимо заведующий орденской казной, в испуге схватился за сердце. Колдыба же и подавно растерялся, открыл рот, не зная, что и сказать. Но довольно быстро правильно все сообразил — даже в голове дураков иногда появляются весьма грамотные идеи, — сказал, что надо с жинкой посоветоваться, без ее слова — никуда. Сказал и побежал в комнату хозяина.

Гной неприлично долго для переговоров думал, размышляя, что бы такого попросить. В итоге поймал себя на мысли, что деньги деньгами, а огневая мощь у фермы пока слабая. На том и порешили, через Колдыбу опять же: Владыка получил свою древнюю «безделушку», а Орден в ответ подогнал фермеру крупную партию оружия, включая «гатлинги».

Однако пора вернуться к Елику, который остался у центральных ворот фермы.

Внутрь Елик прошел без особого труда: на ферме его все знали, потому как он часто приходил сюда в поисках сезонной работы. Гной жил в трехэтажном доме. Первый этаж, сохранившийся со времен Погибели, был каменным — там находился товарный склад фермера. Второй и третий были деревянной надстройкой: второй занимали кабинет хозяина и столовая, на третьем располагались жилые комнаты членов фермерской семьи. Если бы Елик умел читать и нашел древнюю книгу по истории, он бы понял, что именно в таких домах жили древние купцы.

Громила-охранник на входе в хозяйский дом сказал, что у Гноя важный гость, но дурак Елик их разговору явно не помешает, и поэтому впустил.

Гной сидел в столовой и пил харьковскую настойку в компании толстого, лоснящегося от жира человека. По клейму на куртке гостя можно было понять, что он из харьковских оружейников. Фермер и цеховик, наверное, обсуждали какую-то сделку: оба громко перебивали друг друга и размахивали руками.

Завидев Елика, Гной широко улыбнулся:

— А, привет! Извини, друг, работы для тебя пока нет. Но как только появится, я обязательно сообщу. Ты у нас работник сильный, надежный, твоя помощь всегда пригодится, если что.

Елик помялся пару секунд и наконец решился:

— Гной, я хочу взять в жены твою дочь Федунию.

Батрак ожидал чего угодно: пинка, от которого

он вылетит за дверь, ствола «гатлинга», нацеленного прямо в лоб, свидания с панцирными волками… Но хозяин лишь по-доброму прищурился:

— Знаешь, Елик, ты мне всегда нравился, даже несмотря на то что дурак. Но видишь ли… бедный ты, не могу я бедному в жены свою дочь отдать. Да и к тому же обещал уже я ее соседу своему, фермеру Далмату. — Гной подумал малость и добавил: — Впрочем, если ты к Празднику Зачинщика Прилепы неожиданно станешь богаче Далмата, я, возможно, изменю свое решение. А пока ступай.

Расстроенный Елик вышел из хозяйского дома с горячим желанием напиться, потому как за несколько дней ему не разбогатеть — он это прекрасно понимал и своей дурной башкой.

Поздно вечером батрак вернулся в Рязань — ферма Гноя находилась на хуторе неподалеку от поселка — и зашел в кабак под названием «Разлом» пропить остаток денег от сезонной работы на Далмата.

Как и во все времена, кабак этот был местом шумным, людным, затхлым, с отравленным алкогольными парами воздухом. Двоих порядком набравшихся драчунов под руки вывели охранники, трое бродяг за столом беседовали за жизнь. Трактирные музыканты играли и пели заунывную песню с весьма странным припевом:

А у нас в Рязани ползуны с глазами, Их едят, а они глядят!

Но есть ползунов Елику сейчас совсем не хотелось. Хотелось скорее броситься в холмовейник, чтобы его самого ползуны пожрали, и дело с концом. И вдруг он услышал разговор, который круто изменил всю его жизнь.

За соседним столиком справа сидел мужчина средних лет плотного телосложения, с залихватски подкрученными усами — по виду крупный торговец — и заливал своему собеседнику, прыщавому юнцу с крючковатым носом, разные байки. О том, что лес растет чудесный возле его поселка, Луховиц, и что клюквы, крайне редкой и дорогой ягоды, там немерено. Он, мол, эту клюкву собирает и обменивает на Мосту на водяные арбузы.

Призадумался Елик: «Вот набрать бы мне этой клюквы, дать мамке, чтоб она пирог испекла дивно вкусный — уж она-то это умеет как никто! — и подарить Федунье. И чтоб Гной и гости его тоже попробовали и сказали, какой Елик молодец! Какой состоятельный женишок у фермерской дочки, раз из клюквы, которой в Рязани отродясь не было, такой чудный пирог сварганил!»

Подумал и решил для себя: «Поеду-ка я в Луховицы, найду этот лес, и пусть будет что будет». Решил — и задорно, почти бегом направился домой, а домом ему служила ржавая цистерна. Отец с матерью, конечно, принялись отговаривать сынка, мать без конца плакала, но что поделать, если чадо дурнем уродилось. Мать собрала ему в дорогу кукурузных лепешек, отец взял у соседа за пару медяков на время ездового маниса. И поутру поехал батрак на телеге, запряженной манисом, в Луховицы, что к северу от Рязани находились, как он понял из рассказа торговца, навстречу своей глупой мечте.

Елика, до того никогда не бывавшего за пределами рязанских ферм, Пустошь встретила тусклыми красками: серые унылые холмы с разбросанными на них остатками древних строений, серая голая земля под пронзительно скрипящими колесами телеги. По серому небу пролетела зловещая серая платформа. Что за диковинка эти платформы, никто толком не знал. Правда, один пьяный забулдыга в «Разломе» как-то поведал батраку, что это Ангелы, слуги Создателя, они летают по небу и карают нечестивцев. И все для них равны: что мутант дикий, что монах в рясе, что сам топливный король Гордий Инесс.