Легенды выживших (сборник)
Шрифт:
Щекастый дядя бросил соплюшку в салон и обернулся. За секунду до того, как дядя зафиксировал мое присутствие, я шустро (откуда что взялось?) нырнул в подъезд и мягко захлопнул дверь.
В двери был глазок. Я секунду подумал и решил пока не нестись как угорелый к черной лестнице, оттуда — на первую попавшуюся площадку, потом к лифту и так далее. Носиться по небоскребу можно долго и быстро, особенно когда за тобой гонится эдакий щекастый мутант. Но сейчас нам с чертом стало интересно. Короче, мы уже вместе подумали еще секунду, и я тихо-тихо присунул свою физию к дверному окуляру.
Щекастый дядя тоже
Дядя поморщил немного ноздреватый лобешник, потом сплюнул и полез в своего дельфина. Дельфин фыркнул электромотором, плавно дернулся и тут же пропал в стене дождя…
Пергидрольная маман подозрительно не шевелилась. Я осторожно открыл дверь, вышел из подъезда и осмотрелся.
Вокруг никого не было. В такую погоду в Старом городе все небось сидят по домам, казино там, или, на худой конец, по теплым офисам с сисястыми секретутками и ублажают своих личных чертей кто кексами, кто сексами, кто баксами… Баксами и нам бы не помешало. Ой как не помешало бы!..
— Бери ридикюль и сматывайся, — сказал мой.
Блестящий ридикюль из хорошо выделанной кожи бронеопоссума валялся рядом с пергидрольной мадам. Ремешок от ридикюля мадам сжимала в неестественно белой руке. Я подошел, цапнул ридикюль и дернул. Мадам не отпустила. Я дернул сильнее. Пергидрольные лохмы колыхнулись в луже, и мадам, наверное, проехалась носом по асфальту, который был под лужей. Впрочем, похоже, ей это было уже до фонаря. Мадам, а не луже. Хотя и луже тоже. Луже тем более до фонаря, что в ней плавает — чья-то вылепленная пластическим хирургом дохлая морда или кусок дерьма, выплывший из канализационной решетки.
Я оглядел еще раз пустой двор и достал из кармана нож.
— Ридикюль можно потом загнать, — осторожно сказал мой.
Действительно. А кому нужен ридикюль с перерезанным ремешком? Пусть даже и из кожи бронеопоссума.
Я попытался разжать руку, но то ли я маленько ослаб за последнее время, то ли мадам была шибко здорова… В общем, ни хрена у меня не вышло.
— Режь, — коротко сказал мой.
— Чего? — на всякий случай спросил я. Хотя не дурак, и так все понял.
— Граблю ей режь, придурок, — сказал мой. — У ней, глянь, еще и гаек с брюликами полные пальцы.
— Но ведь кроме гаек у нее ребенок…
И тут я стал противен сам себе. Какое мне дело до чужих ребенков? Такое же, как и им до нас с моим чертом. Они вырастут. Они — домовладельцы жизни, а мы для них — так, эпизоды из «Хроники происшествий». Тем более что ребенка спер щекастый дядя. Стало быть, маман ему больше не потребуется. И то правда — на хрена спертому ребенку дохлая маман?
Черт молчал. Я почувствовал, я услышал, как он презрительно харканул мне в височную кость и отвернулся в сторону затылочной. Короче, положил на меня с прибором. В общем-то, он прав. На сто пудов прав.
Я начал пилить. Хорошо было бы загодя наточить этот проклятый нож, но чем — вот вопрос. Не об расколотый же
Запястье пилилось туго. Сверху-то еще ничего, а вот дальше… Где-то в середине лезвие застряло конкретно.
— Ломай книзу, — отрывисто бросил мой через плечо. Судя по голосу, он все еще клал на меня. Ублажить его могла только доза.
Я положил руку себе на колено и надавил. Запястье хрустнуло, обнажилась белая головка сустава. Остальное заняло не больше полминуты.
— А теперь — делай ноги! — сказал мой.
Это я знал и без него…
…Кисть была покрыта шелковистой нежной кожей. Шелковистой — это не для красного словца, это совсем как шелк на ощупь. Когда-то очень давно, когда я еще учился на медика, у меня была безумно дорогая рубашка из искусственного шелка — такая же гладкая, как эта рука. И приятная.
Я сел на пол, привалился спиной к стене и погладил ее еще раз. Кайф… Я закрыл глаза и представил продолжение. Кисть руки, выше, локоть, еще выше, плечо… Теперь ниже… Снова рука… Мне показалось на секунду, что она шевельнулась. Пусть…
— У тебя едет крыша, — авторитетно сказал мой черт.
— Пусть, — сказал я.
Ее рука тыльной стороной медленно погладила меня по бедру. Выше. Еще выше… Мягко застрекотала молния на моих видавших виды джинсах. Неужели она? Или все-таки я? Какая разница… Я не выдержал и застонал. Боже, до чего же у нее нежная кожа!
— Извращенец, — хмыкнул мой черт.
Я улыбнулся ему не открывая глаз…
…После того как двинешься, хорошо послушать радио. Неважно, волну Нового города или Старого. Я это понял сразу, как только купил приемник. В ридикюле было более чем достаточно. И совсем нехило было на нежной руке мадам. Я осторожно и неторопливо распилил маленький шелковистый кулачок, освобождая ремень ридикюля. Помимо ремешка, распиленный кулак принес еще красивое кольцо с камнем и не менее красивое витое без камня. В камнях я ни хрена не смыслю, и, когда толкач Барни, торгующий дурью, предложил мне за обе гайки самопальный радиоприемник, я, шибко не раздумывая, согласился. Приемник всегда легче сдать, чем рыжье. Тем более рыжье с таким прошлым. Хорошо, что Барни не привык задавать лишних вопросов.
Я слушал радио и гладил то, что осталось от руки. Осталось немного — три пальца и почти что половина ладони. Остальное после распилки никуда не годилось, и его пришлось спустить в унитаз. Но и оставшегося вполне хватало — если не смотреть вниз, вполне можно представить, что рядом с тобой сидит похожая на восьмерку безумно красивая телка с мягкой, как у ребенка, кожей, доверчиво положив руку тебе на бедро. Это здорово! Это лучше похожей на лошадь целой Келли, у которой руки шершавые и все в бородавках, как задница лягушки-мутанта.
В приемнике передавали «Хронику происшествий» и рассказывали про щекастого дядьку. Я это сразу понял.
— Мы ведем прямой репортаж из тюрьмы Старого города, — гундосил в динамике диктор. — Особо опасный преступник похитил ребенка и зверски искалечил ее… хм… его мать, отрубив ей кисть руки. Сейчас пострадавшая находится в больнице, ее состояние здоровья удовлетворительное. Если кто может сообщить…
— Да не рубил я!!! — ворвался в эфир щекастый дядя. И — шмяк, шмяк, шмяк… Значит, отогнали дядю от микрофона и лупят.