Легенды. Предания. Бывальщины
Шрифт:
— Где, — говорят, — Антон и Иван у вас?
А говорят:
— У Долгого озера лен мочат.
Этим молодцам не терпелось:
— А как бы нам туда попасть?
— А полтора километра, ну, может, желаете, ребята сведут?
Они ребятишкам дали на полфунта пряников, десять копеек, ну, а ребята, знаешь, ребята сейчас их.
— Ну, дяденьки, пойдем сведем, сведем.
Вот ребята их повели, привели их к этому озеру Долгому. Они и спрашивают:
— Меньшиковы братья здесь?
— Здесь, — говорят.
— Антон и Иван здесь?
— Мы сами,
— К ночи-то к ночи, а вот приехали побороться с вами.
— Так вот маленько-то умеем бороться, вот мы боремся только на одну руку, один из братьев принимает, а другой подават.
— Которого облюбуем?
Меньшого облюбовали.
— Ну, давай, хотя с тобой сходимся.
— Ну, давай, давай. Ну так, поборемся с нами, а потом пойдемте к ночи к нам.
Ну, когда этот Антон пошел, когда набросил руку на шею своему товарищу новгородскому, так тот сразу почувствовал, что такой руки не слыхал, быть повороту.
Пошли, повели; два раза обвел — ну, держись, товарищ. Так не успел разглядеться, как низу попал, так он его хлыстал.
— А у меня, грит, сердце чувствовало. — И на низ попал.
И не пошли они к ночи, от стыда пошли.
Был в Архангельске Ванька Лобанов — его силы сперва не знали. Работал он на заводе — его стали подзадоривать, так он за пятерых доски носил!
(…) Сваи били. Артелью подымут на копер да спустят. Он взял и унес бабу чугунную эту, двадцати пудов. Работники утром пришли — нету бабы!
— Буде купите шкалик вина, так я найду.
Волей-неволей пришлось шкалик купить.
Сестра была здоровше его. По ней парня не было. Разрешили им жениться — брату да сестре. Надо домик себе построить? А бревен не дают.
— Дак я кольев наношу.
Наносили они с сестрой кольев… двадцатиметровых. Лесник пришел:
— Ты лес потратил…
— Я только жердочки принес!
Возьмет — в снег вторнет. Частокол ему! Лесник — прочь.
Домишко нехитрый они себе построили.
Это дело было до первой германской войны. Прознали про силу Ваньки Лобанова — в Архангельске он с борцами боролся, потом — в Питере. Он запросто, по-деревенски ломал борцов.
По зависти и отравили его.
Вот Ванька Лобанов был в Архангельске. Он к пристани торопится, летит — поспеть не может. Капитан глядит:
— Ничего, какой-то мужик бежит, можно отчаливать, ладно.
Одежа простая у Ивана: он бурлак…
Лобанов за трос ухватился — еще не успели отдать концы, как он ухватился:
— Теперь подождете, не уедете!
Пароход даже трубой по воде ударил — наклонился очень.
— Ох, я Ивана Лобанова не узнал! — говорит капитан. — Оплошал я!
Поди-ка, не узнал он… Все Ваньку Лобанова знали! Загордился тот капитан: на голове — «капуста», а в голове-то пусто! (…)
Потом-то Лобанова из артели сманили в цирк. Он борцом стал, по циркам боролся (…). Наедут приезжи
— Вот, братцы, поборол! Гуляем!..
На Волге, в тридцатых годах, ходил силач-бурлак, Никитушка Ломов. Родился он в Пензенской губернии. Хозяева судов дорожили его страшной силой: работал он за четверых и получал паек тоже за четверых. Про силу его на Волге рассказывают чудеса; памятен он и на Каспийском море.
Плыл он раз по этому морю, и ночью выпало ему быть вахтенным на хозяйском судне. Кругом пошаливали трухменцы и частенько грабили русских: надо было держать ухо востро. Товарищи уснули. Ходит Ломов по палубе и посматривает. Вдруг видит лодку с трухменцами, человек с двадцать. Он подпустил их вплоть. Трухменцы полезли из лодки на борт, а Ломов тем временем, не будя товарищей, распорядился по-своему: взял шест, в руку толщиной, и ждет. Как только показалось с десяток трухменских голов, он размахнулся вдоль борта и смел их в воду. Другие полезли — то же. Те, что в лодке остались, пошли наутек, но и их Ломов в покое не оставил: взял небольшой запасной якорь с кормы да в лодку и кинул. Якорь был пудов пятнадцать; лодка с трухменцами потонула. Утром на судне проснулись, он им все и рассказал.
— Что же ты нас не разбудил?
— Да чего, — говорит, — будить-то? Я сам с ними управился.
В другой раз взъехал он где-то на постоялый двор, а после него обозчики нагрянули. Ему пора выезжать со двора, а те возов перед воротами наставили — ходу нет.
— Пустите, братцы, — говорит Ломов, — я раньше вас приехал, мне пора. Впрягите лошадей и отодвиньте воза!
— Станем мы, — говорят возчики, — для тебя лошадей впрягать! Подождешь!
Никитушка Ломов видит, что словами ничего не поделаешь, подошел к воротам, взял подворотню и давай ей возы раскидывать во все стороны. Раскидал и выехал.
С одним купцом на Волге он хорошую штуку сыграл. Идет как-то берегом, подходит к городу (уездному). Стоит город на высокой горе, а внизу пристань. Вот идет он и видит: мужики около чего-то возятся.
— Чего вы, братцы, делаете?
— Да вот такой-то купец нанял нас якорь вытащить.
— За много ли нанялись?
— Да всего за три рубля.
— Дайте-ка я вам помогу!
Подошел, раза три качнул (а якорь не меньше как в двадцать пять пудов) и выворотил якорь с землей вместе. Мужики подивились такой силе. Бежит с горы купец, начал на Ломова и на мужиков кричать.
— Ты зачем, — говорит, — им помогал? Я тебя рядил?
Вынул вместо трех рублей один рубль и отдал мужикам. Те чуть не плачут.
— Будет, — говорит, — с вас!
Сам ушел домой. Ломов и говорит:
— Не печальтесь! Я с ним сыграю штуку (…).
Взял якорь на плечо и попер его в гору. Навстречу баба с ведрами попалась (дело было к вечеру), увидала она Ломова, думала, что сам нечистый идет, вскрикнула и упала замертво. Ломов взошел на гору, подошел к купцову дому и повесил якорь на ворота. Вернулся к мужикам и говорит: